Устроили вместе русскими старателями, пришедшими с Лены, с наёмного бестолкового труда, две мастерские – бондарную и корабельную. Это было правильным решением, которое впоследствии оценил весь род. Купцы часто экономили на перевозках и загружались под завязку, что было очень опасно. Они надеялись на русское «авось» и совершенно не учитывали непредсказуемый нрав байкальских ветров, которые творили что хотели не только зимой, но и по весне, когда начинался ход рыбы. После нескольких случаев гибельных крушений спрос на карбасы, сооружённые опытными мастерами Цыдена, вырос в разы, а бочки и без всяких крушений покупали охотно. Цыден разбогател и позволил себе обучение двух младших сыновей в уездном училище, а исправник, купеческий старшина и казачий атаман здоровались с ним за руку.
Любимый младший сын Баир проучился до семнадцати лет; в вакации неизменно уходил с частью родни и русскими охотниками за Малое море, в приангарские зимовья, где учился всему: установке капканов и самострелов, выслеживанию по приметам, подлёдной рыбалке, осенней охоте «на реву», самой сложной и одновременно считавшейся самой добычливой в этих местах. Он и был удачлив во всём, но совершенно не кичился этим, понимая, что только товарищество и взаимовыручка могут принести успех и не позволят сгинуть.
Подзывая изюбря, он нисколько не сомневался, что тот приведёт не одного, а трёх-четырёх своих соперников, которые глупо будут бодаться за самку. Часть охотников оставалась в лесу, а остальные шли к Ангаре стрелять утку, которая шла с перелётов, осаживалась в зарослях близ берега и нагуливала жир к долгой зиме. После сентябрьской охоты промысловики опять разделялись: несколько человек везли на остров солонину, шкуры и копчёную утку, а остальные шли на иркутскую ярмарку, где уже ждали их купцы, чтобы скупить по уговору большую часть заготовленного мяса. Октябрьская ярмарка была самой шумной и хлопотливой. Много чем нужно было запастись, чего на острове не было: крупой, плиточным чаем, табаком, мануфактурой, солью, порохом, сухарями, картофельной мукой, необходимым инструментом и прочим. Баиру нравилось в городе, но лес и озеро он любил больше. Его отроческие годы были прекрасны, а наступившая юность сулила яркое счастье, которое для него заключалось в свободной жизни умелого рыбака и охотника.
Все времена года на Байкале чудесны, все по-своему одаривают неленивого и сметливого. В начале ноября Баир опять перебирался на зимовья – стрелять косулю, кабаргу, зайца, промышлять пушного зверя, в особенности соболя, белку, лису; обильно шёл в капканы горностай, колонок, ласка, попадался и средний зверь – росомаха, поганая в своих привычках и угодная охотнику только поистине царским мехом, ценившимся превыше всякого другого.
В марте всей ватагой сначала уходили в Иркутск пополнять запасы для хозяйства, а потом переезжали на Ольхон и оставались там до августа, выезжая только на култукскую ярмарку. В Култук везли рыбу, нерпичий жир, живых осетров, которых обкладывали снегом и мокрым мхом и по дороге опускали в продушины для «отдыха». Такие путешествия сами по себе были большим искусством и требовали от обозников особой выдержки и крепости духа. Достигнув села, Баир с товарищами на два дня поселялся у местного проводника, дожидаясь того же, чего ждали и все местные жители, – хлебного обоза и контрабанды из Китая. Местным крестьянам продать рыбу было невозможно: они сами ловили её, арендуя тони у архиерейского подворья. Всё сбывалось скупщикам, слетавшимся в Култук со всего Прибайкалья, а также послушникам, которые сквалыжничали и торговались яростно, искуснее самого прожжённого купца в Иркутске. Баира это не смущало нисколько: к двадцати годам он усвоил все местные торговые премудрости и всегда выходил с прибылью.
