Хлеба нам доставалось совсем мало, но спасали озеро и лес, щедрые на рыбу, орехи, черемшу, ягоды. Баирова родня иногда угощала нас ухой и копчёной рыбой, а ещё говядиной.
Вот и сегодня позвала нас Алтан на двор к своему троюродному брату. К назначенному времени мы помчались к нему всей бандой, гадая на бегу, что нам достанется на этот раз. Решили сократить путь: после коровника и сетевязки побежали не через луговину, а повернули к сосновой роще, где колхоз сажал свои худосочные огороды. Из сарая, в котором держали всякий хлам, вроде прохудившихся корзин и ржавых лопат, высунулась и уставилась на меня страшная невообразимая харя: то ли человек, то ли чёрт, в драной лохматой козлиной шкуре, вся увешанная древними склянками и побрякушками. Мне в первую секунду показалось даже, что вместо рук у этой образины копыта, а на башке рога. Образина увидела меня, затрясла башкой и нырнула обратно в сарай, а я, выйдя из остолбенения, с воем понеслась прочь от страшного места, обогнав всю компанию.
Очутившись во дворе у бурят, я осипшим голосом поведала Алтан, что увидела в лесу.
Алтан выслушала меня недоверчиво, затем призадумалась и спросила:
– В шкуре, говоришь, был?
– Да, и с рогами! А ещё копытами бил и башкой тряс, точно как козёл, и рожу мне такую состроил, как будто съесть меня хотел!
– Так может, это и был козёл, а ты с перепугу приняла его за человека?
– Как бы не так! Я что, по-твоему, не могу козла от не пойми чего отличить? Козлы на двух ногах не ходят и двери копытами не открывают.
– Это, по всему видать, шаман тебе встретился. Он ведь может и волком, и козлом прикинуться и напугать до смерти, если случайно ему помешать. Наверное, кормил духов, а ты тут как тут с ребятами, вот он и высунулся из сарая.
– Какой ещё шаман? Это чёрт был, самый настоящий чёрт! Больше никогда через лес этот не пойду.
Алтан рассмеялась, а я в ответ обиженно надула губы, вспомнив ещё раз мерзкую рожу. Эта картина никак не выходила у меня из головы. Она была намного страшнее того, что я увидела затем во дворе, после того как убили бычка.
Буряты молниеносно его зарезали – он и понять ничего не успел – и поднесли к его шее жестянку, наполнившуюся кровью. Они разлили кровь по кружкам и тут же её выпили, став краснолицыми и довольными.
Изумлению моей банды, впервые увидевшей, как пьют кровь только что порешённой животины, не было предела, а я уже несколько раз видела это и оттого осталась равнодушной к странному обычаю бурят.
А потом все мы получили по приличному куску горячей варёной говядины, размером примерно с мой кулак. Съесть сразу сокровище было верхом глупости; все мы имели опыт долгого недоедания, подходившего временами к голоду, и поэтому с рачительностью взрослых, расчётливых до скупердяйства, принялись за дело: отщипывали от куска по чуть-чуть, клали в рот и обсасывали с наслаждением, до конца принимая в себя бесподобный ароматный вкус, и только потом жевали.
На исходе бабьего лета мы, собрав кедровый урожай и вернувшись из леса в бараки, опять повстречались с Алтан, которая сообщила, что уезжает в Иркутск учиться на шофёра. Горю моему не было предела. Расставшись с дорогой моей Алтан, я до вечера проревела в своём углу, а утром сказала маме, что хорошо бы и мне с Ювалем поехать куда-нибудь учиться, ведь война когда-то кончится. Как в воду я глядела.
ХХХ
Объявление о победе в войне я помню хорошо: враз по посёлку прокатился ошалелый рёв, все повыскакивали на улицу, как мы когда-то выскакивали из теплушек при бомбёжке, и забегали словно ошпаренные, крича и плача одновременно.
