Через два дня случилось чудо. Открылась дверь, и в квартиру медленно вполз деревянный ящик, а за ним появился дядя.
– Всё, Роза, штрафные работы отменяются. И каменный век тоже, – заявил он выскочившей в коридор маме.
– А это что, дядя Ефим? – я спросила первая, решив, что дядя по своей привычке будет маму долго водить за нос, чтобы позлить её и себя позабавить.
На этот раз он решил сразу выдать все тайны. Ломиком поддел верхние доски ящика и вытащил из него швейную машинку.
– Где ты это чудо раздобыл?! – ахнула она, а дядя сначала распорядился расцеловать себя и только после этого ответил:
– Одна дама, сама умница и красавица, приходится сестрой некоему партийному лоботрясу, с которым я в приятельских отношениях. Машинка ей досталась по наследству, но таланты вместе с ним не передались. Вот, узнала она от брата, какая ты мастерица, и продала бабулин «зингер» мне.
– Дорого?
– А тебе какое дело?
– Как это какое дело? Я всё-таки хочу знать, Ефим. Мы и так тебе всем обязаны, а теперь ещё и целая машинка! Ведь это настоящее сокровище по нынешним временам.
– А ты думаешь, что я теперь слезу с тебя? Как бы не так! Отрабатывать будете. Ишь сколько тряпья мне извели. Будьте любезны теперь новый гардероб сообразить.
Мама фыркнула и не без ехидства заявила:
– Из тех тряпок, Ефим, никакого гардероба не получится, разве что клоунский наряд, и то вряд ли. Я тебе перелицую три-четыре вещи из тех, что отложила, а на большее не рассчитывай.
Он вообще ни на что не рассчитывал и даже растерялся, когда услышал, что получит несколько переделанных пиджаков и брюк.
Надо было радоваться, а он призадумался, потом вдруг неожиданно выпалил «да!» и сказал маме:
– Ладно, Роза, пока починкой займись, а там видно будет.
– Что видно будет? Ты думаешь, что можно из воздуха шить? Где я тебе материал достану? В магазинах шаром покати, а закупаться в нашем коммерческом сейчас могут только Ротшильды, да и то, я думаю, скидку попросят.
– Вот, золотые слова! Ты наверняка думаешь, что твой брат дурак и об этом не подумал.
– Так о чём же мой дорогой брат подумал? – подбоченившись и задрав голову, мама адресовала этот вопрос не дяде, а потолку.
Так она хотела подчеркнуть всю нелепость его хозяйственных воззрений.
Дядя решил дальше не дразнить гусей и ретировался на кухню. На несколько дней этот разговор был забыт. Из отобранных тряпок мама быстро сшила кучу полезных вещей: два лоскутных одеяла, несколько наперников, сумки и крепкий заплечный вещмешок, который дяде особенно приглянулся.
Как-то он поинтересовался, шила ли мама в Союзе что-нибудь.
Она удивилась, что у брата оказалась девичья память, и выговорила ему:
– Да ты что, Ефим? Разве ты не помнишь, о чём отец тебе писал? Я работала в ателье у мадам Гелены, а в Могилёве родню мужа обшивала. И не только её, а ещё и всю улицу. Правда, для себя ничего не выдумывала. У меня было полно вещей из Польши. Ты и это забыл, что ли? Сам мне в Москве всю плешь проел: одевайся, мол, скромнее, ведь видишь, как пялятся на тебя эти маньки коминтерновские, – того и гляди дырку просверлят. Вчера – ты смеялся – репу парила да подолом сажу вытирала, а сегодня в начальники вылезла и в европы метит со свиным рылом, куда там. Это потом ты стал верным партийцем и закрыл рот, а сначала тоже пули отливал!
Дядя приложил палец к губам, и мама, опомнившись, начала отшучиваться. Получилось это у неё с грехом пополам. Для полунамёков и иногда проскальзывавших в разговорах неясностей, на которые специально напускался туман, у взрослых были серьёзные основания, как поняла я, и лучше было не спрашивать их об этой тайной непонятной жизни, в которую мне из любопытства очень хотелось влезть, но никто не пускал, – они сразу замолкали или переводили стрелки.
