Размышления Иды - страница 42

– А разве у вас переводчика нет?

– Да есть один бедоносец, в бок ему вилы, – шофёр мой. Так и он, по-моему, ни бельмеса не понимает, хотя год в Берлине проторчал при комендатуре. Выучил, подлец, только два слова хорошо: шпек и шнапс.

Мама выронила булавки из рук и захохотала, а вслед за ней и майор затрясся как холодец, отчего старая тахта под ним тоже забренчала на все лады.

– Ох, уморили вы меня, Василий Андреевич! Это же надо так точно сказать – «шнапс и шпек»! Да вам памятник при жизни поставить надо за ваше терпение.

– И не говорите, голубушка. Я ещё не доезжаю до стройки, но уже знаю: обманут, черти, в глаза одно скажут, а за глаза совсем другое. И ведь управы на них не сыскать. Попался мне народец из немцев самый паскудный, одно отребье, даром только пайку жрут.

– Что же, среди них и специалистов по строительству нет?

Майор неопределённо махнул рукой, обречённо выдохнул, резюмировав:

– Да какое там! Бюргеры, учителя, студенты, один какой-то евангелист, вроде наших попов-сектантов, – в общем, последняя надежда Рейха. Отъявленных-то в строительные бригады не берут, их после смерша кого куда: одних в северные лагеря, а кого и к стенке. А мне всё золото безрукое досталось.

Мама, приняв горе Василия Андреевича как своё, вдруг заулыбалась, вся посветлела и подкинула идею:

– Я могу переводить. Мне несложно, а вам подспорье.

Майор застыл на мгновение, потом вздыбил ручищей жёсткую гриву льняных волос – единственное в нём, чем он по праву мог гордиться, – и почти пропел:

– Роза Иосифовна, это правда?! Так я вам, царица моя, сто рублей буду из своих платить. Понимаю, что немного, но больше не могу, ей-ей.

– Что вы, да бог с вами! Я ведь от чистого сердца.

– А откуда вы немецкий знаете? Это я просто так спрашиваю, вы не подумайте чего-нибудь плохого. Что, со школы или институт заканчивали?

Мы обе – и я, и мама – так прыснули, что майор совершенно обалдел. На этот раз чувства с обеих сторон были абсолютно искренними. Мама, вытерев проступившие от смеха слёзы, объяснила, что идиш очень похож на немецкий. Так случилось, что она оба языка знает, – в Кракове немцев было достаточно.

Так она поступила на службу – неофициальную, правда, но всё равно доставлявшую ей большое удовольствие. От осознания своей нужности и незаменимости она расцвела и первое время всякий раз, когда собиралась идти на стройку, важно говорила мне и Ювалю, что уходит «переводить по просьбе органов».

Шофёр Василия Андреевича был отставлен от вторых своих обязанностей, чему оказался только рад. Он ходил вокруг «опеля» с загадочным видом, чтобы избежать насмешек конвоя, который иногда, от нечего делать, отпускал в его сторону шуточки. Теперь приходилось лишь свирепеть в душе от осознания того, что никчемность его стала понятна даже казахам из новобранцев. При этом надо было изо всех сил изображать полную отрешённость от дел хозяина: он-де изначально приставлен был только к автомобилю и ни о каких немцах ему и знать не положено.

ХХХ

Как оказалось, Василий Андреевич был прав только наполовину: никто из немцев не был ни каменщиком, ни плотником, ни кровельщиком или ещё кем-нибудь из нужных в строительстве мастеровых, но они очень быстро сообразили, чем им могут аукнуться длительная бестолковость и невыполнение заданий. Бригадиры довели до сведения рядовых пленных, что всем им урежут паёк за саботаж или погонят в Сибирь и поселят где-нибудь во льдах, что вполне могло оказаться правдой. От этих мыслей они и стали мастерами, поэтому на крики и ругань Василия Андреевича не обращали внимания, соблюдая обрядовую сторону сосуществования с начальством: вытягивались по команде «смирно!», бросая инструмент, прятали недокуренные самокрутки в рукавицы, которые от многослойной пыли и грязи затвердевали до каменного состояния, или же просто утекали от начальственных взоров куда-нибудь подальше.