Дончак обернулся.
Генеральный директор остановился на основной дороге. Выйдя из машины и заложив руки за спину, разглядывал карьер. Примечал всё, что появилось в нём нового или чего не появилось, но желательно было бы, чтобы появилось. А появился новый участок дороги. Это, хорошо.
Вниз, навстречу начальнику цеха, спускаться не стал. До конца перешейка было метров двадцать. Начальник сам спешил к нему по камням и осыпям.
– Здравствуйте, Родион Александрович! – запыхавшись, но с некоторым подъёмом, выдохнул Дончак,
Тартарков про себя заметил: эко, как разгорячился!..
Спросил, кивнув на приветствие:
– Ты чем тут занимаешься?
– Дорогу отсыпаем, Родион Саныч.
– Нет, я тебя спрашиваю: ты чем занимаешься?
– Так это… дорогу. Это же втрое короче. Экономия и выгода очевидны.
– Не-ет, он меня не понял. Я тебя спрашиваю: ты, чем тут занимаешься? – у Родиона Александровича брови сошлись у переносицы и, казалось, что они вот-вот выщелкнут бородавку между ними.
В глазах Дончака погас свет вдохновения, и промелькнула растерянность: что тут не понятного?.. Гордая грудь его опала.
– Дорогой занимаюсь, Родион Александрович… – сказал он, отводя тоскливый взгляд в сторону недостроенного участка. На его сухощавом лице набухли желваки.
– Кто приказал?
– Никто… сам.
Родион Александрович прошёл вниз по дороге метров пять. Остановился. Остановился и, шедший за ним, начальник цеха.
– Прекратить!
– Не понял, Родион Саныч…
– Поймёшь, когда я тебя выгоню! – Родион Саныч решительно дернул головой и вернулся к машине. Сел в неё, и уехал.
Дончак в смятении долго, до полного исчезновения «УАЗика» за контур карьера, смотрел машине вслед. Потом потоптался на одном месте, словно отдирал от дороги прилипшие к ней подошвы резиновых сапог, и вяло стал спускаться с насыпи.
Выходя на новую дорогу, показал бульдозеристу руками крест: шабаш! Отстроились…
Бульдозерист приглушил дизели.
– Что, Митрофаныч? – спросил он, высунувшись из кабины. Парень лет тридцати, мощный комплекции, отчего казалось, что только такой силе подвластен этот огромный механизм.
– Гони на вскрышу! Хватит, отработали! – потёр шею Дончак.
Бульдозерист, не веря услышанному, заморгал от удивления голубыми глазами, потом сплюнул, выругался, перекрыв гул дизелей, и задвигал рычагами. Вначале поднялась лопата, затем бульдозер резко развернулся на одном месте и, рявкнув, словно повторил негодование своего хозяина, загрохотал по только что спланированной им дороге прочь.
Николай Митрофанович какое-то время ещё потоптался на каменном аппендиците, попожимал плечами, покряхтел и тоже пошёл вслед за трактором.
Потом зачастили дожди. Потом стояли прекрасные дни, погода выдалась, словно в насмешку. На торчащий каменный выступ смотрели вначале с сожалением, но смирились: плетью обуха не перешибешь, – посмеивались, но никто не проявлял инициативы по его достройки. Ни сам Митрофанович, ни его заместитель, ни сменные мастера. На кой нужно, пистон получать?..
Лишь директор АТПр Амбиков не унимался, матерился, дороги требовал, и обещал, что, мол, будите сами, на своём горбу, породу из карьера вытаскивать…
«Шуми, шуми. Тартаркова на тебя натравим, живо матюгальник запаяет». – Дончак скептически хмыкал себе под нос, и уходил от разговора с Амбиковым.
Вспомнил генерального, и он, тут как тут, явился и даже не запылился, по утренней зорьке, вслед за первым рабочим автобусом, прибыл.
