На этот раз Дончака застал в кабинете, тот сидел, перебирал какие-то бумажки.
Поднял начальника цеха вопросом. И, как видно, опять был чем-то недоволен.
– Дончак, ты, почему здесь?
– Здрасте… А где мне быть?
– Где?.. А ну пошли!
Татарков повернулся и скрылся за дверью.
Начальник цеха засуетился, наскоро закрыл на ключ кабинет и догнал генерального возле «Уазика».
– Садись! – приказал Родион Александрович, кивнув на заднее сидение, и сел сам. – В карьер!
Машина знакомой дорогой побежала к месту разработок известнякового камня. Остановилась на «прикольном» месте, где неделю назад Татарков остановил прокладку дороги.
…Вот теперь самодеятельность закончилась! – можно приступать к отсыпке дороги.
– И как я не догадался испросить высочайшего дозволения? – усмехнулся Дончак. – А впрочем, может быть он и прав. На то он и руководитель, чтобы знать, видеть, планировать…
Тартарков был не в духе. Даже нет, не верно. Когда генеральный бывал не в духе, он выражал это так и с такой энергией, что стены кабинета тряслись. Но это его состояние все же входило в какое-то понимание его реакции на что-то из ряда вон выходящее. А тут…
Когда в кабинет вошёл начальник горного цеха, генеральный директор не поднял головы, не кивнул на приветствие, а сосредоточенно продолжал что-то читать и писать. И Николай Митрофанович принужден был выстоять минуту-другую у двери кабинета, как школьник в учительской.
После некоторого томления Дончак прошёл к стульям, в длинном ряду у правой стены, и присел на первый.
На дворе стояло весеннее долгожданное тепло. Слабый ветерок пошевеливал тяжёлые шторы на открытых окнах. Татарков сидел за столом в рубашке с распущенным галстуком, с расстёгнутыми до груди пуговицами. Коричневый костюм висел сзади на спинке мягкого стула. Его молчание, казалось, ещё выше поднимал градус температуры в помещении.
Причину вызова Дончак знал, и догадывался, чем закончится их собеседование. Видимо – увольнением. По телефону ещё утром Татарков гаркнул:
Конец ознакомительного фрагмента.
