«Работник вашего предприятия Крючков Геннадий Миронович был доставлен в районное отделение милиции, в скобках – «медвытрезвитель», – в нетрезвом состоянии. С ним была проведена воспитательная беседа. Просим вас оказать на данного гражданина воспитательное воздействие, в целях профилактики и контроля за его поведением в общественных местах. О результатах проведённых мер прошу сообщить в районное отделение Новогиреево г. Москва.
Начальник отделения
подполковник Митрюшкин С. У.»
– Вот такая вот коротенькая записочка, – подвел итог Дончак, снимая очки. – Но с огорчающим продолжением
– С чего начнём обсуждение? – спросил Ананьин. – Может, вначале послушаем виновника этого безобразного факта?
– И правильно. Это ж надо до чего докатиться – наши местные вытрезвители, гля, не подходят ему, – проговорил Шилин, – в столичный попёрся. Это ж, как его… – кощумством называется. Не-ет, тут нужно Генаху наказать по полной программе.
В Красном уголке рассмеялись.
– Ты, Пал Палыч, так не шути, – сказал Дончак, выходя из-за трибуны.
– А я и не шутю. Даже обидно. Попёрся вона куда. У нас и здесь хорошо обслуживают. Вон, спросите у Угар Петровича и Казачка – две недели потом ходили, заливали горло от ентого счастья.
В зале опять рассмеялись.
– Ладно, не будем отвлекаться, – остановил шум в зале Ананьин. – Давайте, товарищ Крючков, расскажите комиссии вашу весёлую историю поездки в столицу нашей Родины. Может, и нам она пойдёт впрок на будущее.
За день в Гене что-то перегорело в сознании, и привело к внутреннему ожесточению. Вначале он не хотел идти на Комиссию. Из принципа, из-за несправедливости, даже подлости московских «ментов». Была бы возможность, то ещё с утра бы полетел в Москву на разборку.
Но здравый смысл всё-таки победил – как кого-то судить, ты в первых рядах, а как самому предстать на суд общественности – так в кусты! И он пришёл. Но здесь смущало присутствие Чумейко – он тут неспроста.
Крючков поднялся и вышел к трибуне, но встал не за неё, а рядом, кашлянул в кулак. Аудитория смолкла.
– Да что тут объяснять? – и кирпич неожиданно падает на голову. Попробуй, предусмотри всё. Повязали из-за дядюшки и его братков. Разыскивал я его, вот и нашёл в весёлой компашке. Их загребли и меня до кучи. Вот и весь сказ.
– Ты-то с ними пил? – спросил Плюшевый.
– Нет.
– Не успел?
– Почему? Захотел бы, так успел.
– Но оформили тебя, как пьяного.
– Да чёрт его знает, что он там писал, дежурный? Паспорт мой перед ним лежал. Только спросил, где работаю и всё.
– Ну а в трубку давал дыхнуть? – спросил Шилин.
– Ничего он мне не давал. Сказал только, чтобы я сержанту в его индикатор дунул. А сержант сам был на парах, я это учуял. Ну, я ему дыхнул в нос, он икнул, и сказал, что вроде трезв. Старлей отдал мне документы, и я уехал.
– Поэтому ты и опоздал на час? – спросил Авдеев.
Крючков кивнул.
– Поскольку я первым его встретил у ЦПКиО Горького, а потом вместе ехали, то могу с полной уверенностью сказать – Крючков не был пьян. И думаю, что и все, кто ездил в Москву, могут также подтвердить его трезвое состояние.
Авдеев повернул голову к сидящим в зале свидетелям.
– Да не был он пьяным. Уж я бы за версту учуяла, – воскликнула Галина Чебертун.
Её поддержала Притворина:
– Да точно! Честно говоря, я его ни разу пьяным не видела. Мне кажется, он вообще не пьющий.
– И баб не… то есть не любящий, – поддакнул Угар Петрович.
