Молодой человек робко приблизился к нам и, подбадриваемый товарищами, окружившими нас плотным кольцом, начал что-то говорить. Мои иранцы радостно на него смотрели, вежливо улыбались и даже время от времени кивали в такт звучавшему монологу. Речь продолжалась минуты три, человек порой запинался, с очевидным трудом подыскивая слова, но продолжал мужественно продираться сквозь лингвистические препоны.
В этот момент ко мне наклонился приехавший со мной тренер:
– Джордж, а ты не мог бы перевести, что говорит этот приятый молодой человек? У нас будет проблема с получением новой аккредитации или всё в порядке?
– В смысле – перевести? – удивился я.
– Так ведь мы по-русски не понимаем, – нахмурился мой собеседник.
– При чём здесь русский? Человек говорит на вашем языке!
– На нашем? – настал черёд удивляться иранцу.
– Точно так!
– Ты вполне уверен, что это фарси? – тренер прослушал ещё пару фраз, однако явно ничего знакомого не услышал.
– Конечно! У него даже на форме это написано!
Тренер прищурился, прочитал надпись, затем повернулся к своему спортсмену и что-то начал говорить ему на ухо. Парень сначала удивлённо поднял брови, затем выпучил глаза, бросил взгляд на волонтёра аккредитационного центра, который продолжал мучиться, и прыснул от смеха. Вердикт был вынесен, гости предпочли общаться через меня, вежливо поблагодарив горе-переводчика.
Новый пропуск был получен, а перед отъездом мы вновь подошли к оскандалившемуся студенту, чтобы его поддержать. Все-таки тренер пловцов оказался человеком благородным и опытным, много работал с молодёжью и понимал важность моральной поддержки. Он нарочито медленно, тщательно подбирая слова, пожелал парню успехов в освоении того, чем он занимался. Мне показалось, что даже в воспитательных целях иранец не смог переступить через себя и назвать услышанное языком фарси.
На следующий день после вечернего приключения я тоже нацепил на форму названия своих рабочих языков. Иранцы увидели французский, одобрительно зацокали языками, главный тренер потрепал по плечу и показал большой палец.
А днём мы поехали в место проведения соревнований по борьбе. Никогда ранее я с этим видом не соприкасался, и навряд ли оно когда-либо меня захватит, его глубинная эстетика особого впечатления не произвела. Вид возни, пыхтения и потения двух участников в красных и синих трико и редкие проводимые ими приёмы ничуть меня не вдохновили. Единственный вывод, который я для себя сделал в отношении этого спорта – чем больше уши спортсмена похожи на пельмень или чебурек, тем более титулованным борцом он является. Под конец дня я без труда угадывал чемпионов и наиболее перспективных атлетов, внутренне содрогаясь от вида ушных раковин, немилосердно деформируемых путём протаскивания по спортивным матам.
Я спокойно присел с краю трибуны и без особого энтузиазма наблюдал за схватками с участием моих подопечных. Вдруг с противоположного конца в зал вбежал старший тренер борцов в сопровождении незнакомого иранца. В том, что это именно иранец, никаких сомнений не возникало: представителей этого государства я тоже научился легко узнавать по рубашкам без воротников и вечной небритости на лице. Они пронеслись мимо татами, даже не взглянув на борющихся, и направлялись в мою сторону. Разглядев меня среди зрителей, иранец нетерпеливо помахал мне рукой, подзывая быстрее подойти. Пришлось спуститься, без всякого сожаления оторвавшись от просмотра очередного затянувшегося «захватывающего» единоборства.
