Когда журналисты начали копать, оказалось, что прекращения уголовных дел брату подписывали люди из команды Борисыча.
– Совпадение?
– Ростов не верит в совпадения.
Профессор Сомов.
Гуру морали. Седой. С тростью. В пыльном пиджаке.
На лекциях – Платон, Кант, Соловьёв. На деле – «сдай зачёт и бутылку». Он жил не стипендиями. Он жил на влиянии. Не брал откаты – просил подарки. Не хищник – паразит. Не злой – просто старый. И очень одинокий. Он не нуждался в деньгах. Он хотел знать, что без него нельзя.
А вот «добрый дядька» Коля, глава экологии. Каждый год вёл «санитарную вырубку».
На телевидении его хвалили:
– Бережёт природу, спасает леса.
На деле – продавал дубы на мебель. Мебель делали в Подмосковье. Выручка – кэшом. В сумке. Когда его спрашивали, где пропал лес, он отвечал:
– От клеща спасали.
Клещ – реальный парень из природного департамента. Прозвище. "Впивается и не отпускает."
Ещё один. Директор земельного комитета. Агроном по образованию. Продавал поля под застройку, называя это реформой сельского хозяйства.
А бабка в столовой. Помнишь ту, что щи разливала? В списке учредителей фирмы по озеленению парков.
Я проверил. Реестр. Печать. Подпись. Бабка. Учредитель. С портретом Ленина на стене и двумя ООО на балансе.
Все были в теме. Абсолютно все. А я – как дурак. Всё надеялся на правила. На остаток человеческого. Я думал – есть граница. Есть черта, через которую не переходят. Ошибался.
Когда начался откат, платить никто не захотел. Мерседес чиновника стал слишком заметен. Пошли разговоры. Полетели анонимки.
И вот – заседание. Всех вызвали. Всех, кто когда-то улыбался друг другу за столом с кофе и бумажными пирожками.
Я сидел в конференц-зале администрации. Стены серые. Воздух мертвый. Слева – герб. Справа – флаг. Впереди – Иванов. Стоял. Молчал. Потом заговорил. Тихо. Без давления.
– Хватит.
Это слово разрезало воздух. Будто кто-то включил ультразвук.
– Забыли, – продолжил он, – зачем мы здесь?
– Государственное дело. Казачество. Патриотизм. Служение.
– А вместо этого – сливки на пляже. Квартиры на тёщу. Анонимки на друг друга.
Он не повышал голос. Он не угрожал. Он предлагал сделку. Все поняли. Без протокола. Без подписи. Без бумажки. Либо ты – с нами. Либо ты – корм.
Я вышел на улицу. Сел в машину. Открыл список контактов. Смотрел на имена. На тех, кого называл друзьями, коллегами, партнёрами.
И понял: их нет. Были роли. Были функции.
Нас держала не идея. Нас держала взаимная выгода. И когда один терял ценность – его убирали. Как карточку из колоды. Без слов.
В ту ночь я понял: я больше не верю. Не в команду. Не в казачество. Не в порядок. Я – сам по себе.
И я начал план. Тихо. Методично. Без бумаг. Без доверенных лиц. План побега. План исчезновения. План перерождения. Я не знал, чем он закончится. Но знал: оставаться – значит гнить. А я, как ни странно, ещё хотел жить. Пусть даже – под чужим именем.
ГЛАВА 5. МОСКВА ВМЕШИВАЕТСЯ
В Ростове наступила мнимая тишина. Как перед ураганом. Когда ласточки летают низко, собаки молчат, а чиновники – улыбаются чаще обычного. Так улыбаются только люди, которые знают, что их скоро посадят, но пока ещё надеются, что «авось пронесёт».
Потом пришла Москва. Не официально. Не с фанфарами. Она вошла в город, как всегда, через задний вход. В виде самолёта, прилетевшего ночью. В виде машины с чёрными номерами.
В виде Дмитрия Романовича Градова – нового заместителя полпреда по Южному федеральному округу. Я знал, что имя «Градов» будет звучать часто. Как штамп на документах. Как шёпот в коридорах. Как угроза на совещаниях. Но не думал, что у него будет старый друг – Аристов.
