Не случайно на ее коронации, в качестве одного из символов власти монарха, появился «государев меч», символизировавший долг монарха защищать
подданных от внешних врагов и утверждать справедливость внутри
владений. До этого в имперский период нашей страны, данный символ в
ритуале венчания на престол не использовался. К тому же, Елизавета, судя по
ее утверждениям, хотела быть первым со времен ее родителей монархом, который «чины и должности» «раздавал» лишь за реальные дела и таланты.
Однако, уже при ее жизни, мнение о ней начало формироваться не только
под влиянием официальной «идеологии», но и под влиянием суждений
современников, видевших Всероссийскую самодержицу Елизавету каждый
день, либо слышавших что-то о государыне и ее деятельности от других.
В предисловии и предыдущих главах автор уже сообщал о происхождении
многих мифов о самодержице Елизавете, которым способствовали в
основном записки Екатерины II, воспоминания современников дочери
Петра I, мнение иностранных дипломатов. Причем, подобные мнения могли
меняться в зависимости от отношения того или иного современника к
Елизавете в данный момент, а также от внешней конъюнктуры.
Наверное, два самых знаменательных примера таких перемен к
самодержице Елизавете это перемены в отношении к ней Жака-Иоахима
маркиза де ля Шетарди и секретаря Иностранной Коллегии Д.В. Волкова.
Оба они входили в ближайший круг царевны Елизаветы и, как казалось им,
«подчинили» ее своему влиянию. Однако, они сильно ошибались и поняли, что Елизавета Петрова дочь не так проста как кажется, попав по разным
причинам в опалу. Секретарь Волков за воровство денег из казны, а
51
Шетарди за попытку влиять на внешнюю политику России и создание
«партии» для смены царствования после отказа российской Елизаветы I проводить внешнюю политику в нужном русле для Парижа. Причем, пока
Шетарди был членом ближнего круга Елизаветы, он не жалел для нее
дифирамбов: в своих донесениях Шетарди сообщал, что она лучше всех знала
интересы своего народа, обладала интуицией, прозорливым умом, до самозабвения любила своих подданных. Как только Шетарди понял, что российская самодержица Елизавета игнорирует его пожелания для своей
внешней политики, дифирамбы сменились пасквилями. Он начал писать, что любые слова о реальной работе ее ужасали, что она всячески бежала от них
в свой будар, где часами занималась своим «туалетом» и «пудрой»; и вообще,
«государыня дура», а «резолюции» от нее «месяцами» не возможно дождаться.
Так человек, объявлявший себя посланником французского двора, оправдывал
свои неудачи в попытках добиться каких-либо преференций для Франции и
собственного влияния на русскую Елизавету. Поскольку, в данном случае, его
утверждения служили главным образом оправданием его провала, то их
следовало
использовать
осторожнее.
Однако,
исследователи
этого
исторического периода часто принимали его утверждения без должного, в таких случаях, критического отношения. Они (исследователи), исходя из
логики: если тот или иной современник долго был близок к Елизавете
Петровне, то это означало, что он хорошо знал ее характер и поэтому мог
«читать в ее сердце». Но, последний французский посол при дворе
самодержавицы Елизаветы Жан Фавье писал, что государыня порой казалась
глупой и наивной, но жестоко ошибались те, которые считали, что могут
«читать в ее сердце». На самом деле, одним из самых больших талантов
