Русская в Швеции - страница 8




Я молча кивала.


Оппозиция


Вы можете себе представить дорогу из Узбекистана в Швецию? Разумеется, я предположила, что я добиралась самолетом. Но оказалось всё гораздо печальнее. Везли меня в грузовике. Бедные беженцы. Наверное, в такой дороге – если её в реальности кто-то проделывал – половина отсеивается где-то между Киргизией и Литвой. Баба с возу – кобыле легче. Ехала я, значит, неделю. А может быть, несколько месяцев? Владимир не уточнил. Он резонно аргументировал, что в подобных путешествиях быстро размываются как временные, так и географические ориентиры. Немаловероятным было бы также исчезновение из памяти даже таких базовых фактов о себе, как имя, возраст и страна рождения.


Разумеется, в дороге я ничего и никого не видела, так как ни разу не покидала своего укрытия, будучи заставлена каким-то товаром. Конечно, даже здоровый мужчина вряд ли выдержал бы такое, что говорить обо мне. Возможно, я была напичкана какими-то таблетками, чтобы все время спать. Но агент заверил меня, что правдоподобность моей истории была не так важна, как мне казалось.


Кое-как пережив этот путь, очнулась я посреди Стокгольма, по счастливому стечению обстоятельств – прямо напротив Миграшки. Ведь пережившим мучительный путь в кузове грузовика в конце концов обычно везет.


Когда речь зашла о государственной миграционной службе, передо мной, так привыкшей к русским сериалам про ментов, сразу предательски замелькали кадры допросов и досмотров подозреваемых. Но непробиваемый Владимир и на это реагировал спокойно, уверяя, что и телефон и документы можно оставить при себе.


Я пыталась возражать. Ведь любой самый поверхностный обыск на два счета выдаст мое происхождение? Он терпеливо объяснял, что это не Россия, и досматривать там вообще никто не будет, просто потому что не имеет права. А там это что-то да значит. В голове не укладывалось все, что я услышала, но мой визави был очень убедителен, поэтому я ему слепо доверяла.


В этой Миграшке, в которую я приду сдаваться, меня ожидало краткое интервью с установлением общих сведений обо мне. Волноваться не следовало, это обычная процедура, твердил мой агент. Вторая беседа – а я намеренно не называла это допросом – будет уже в том месте, куда меня отправят на постоянное проживание. Там мне предоставят адвоката и будут уже расспрашивать с пристрастием и желанием докопаться до правды. Здесь я снова напряглась – хотя, справедливости ради, я и не расслабилась ещё ни разу с самого момента моего знакомства с Владимиром, – однако он ещё раз повторил, что никто меня «шмонать» и пытать не посмеет.


Тогда я совершенно не могла предположить, что спустя пару лет я заработаю точно такие же 100 евро за точно такую же консультацию для очередного искателя приключений. Я буду рассказывать свою историю, свое видение шведского менталитета. И финал у меня будет несколько иной, чем у моего Владимира. Но об этом потом.


Загруженная информацией, я отправилась домой. Мой компьютер удивленно заскрипел, а мой поисковик заполнился следующими запросами: «традиции Узбекистана», «Самарканд достопримечательности», «еда Узбекистана», «история Узбекистана», «узбекский язык основные фразы», «праздники Узбекистана», узбеки то, узбеки сё и т.д. Я выписывала ключевые факты о моей новой родине. Благо, хотя бы одну вещь отличники умеют делать хорошо – это конспектировать. Исписав кучу листов, я стала ещё беспокойнее. Мне предстояло мало того, что выучить собственную биографию, так ещё и историю новой страны. История – один из самых нелюбимых мной предметов в школе. Цепочка нелогичных, неизвестно кем вызванных событий, которые почему-то всегда ведут к войне – все, что я вынесла из этого предмета. Единственный период, который мне действительно был интересен, – это период правления Грозного.