Владимир остановил повествование, внимательно взглянул на меня и предложил мне изменить имя. Естественно, если сдаешься с липовой историей, то не под своими паспортными данными. Я побоялась менять имя, подумав, что новой фамилии будет достаточно. Но Владимиру я обещала подумать. Ему мои будущие имена, фамилии, явки и пароли точно ни к чему.
Мы продолжали. Росла советская девочка в красивом и жарком городе Узбекистана, ни слова при этом ни ферштейн по-узбекски. Появлялся следующий закономерный вопрос. Как же так может быть, Володя?
– Вы жили русской общиной, ходила ты в русскую школу, и вообще узбеков почти и не видела до подросткового периода, – разрулил все мой наставник.
«Допустим», – я с любопытством слушала невероятные детали моей биографии. Я подросла и начала дружить с довольно радикально настроенной молодежью. Они были против режима Ислама Каримова – на тот момент президента Узбекистана. Наглые детки выражали недовольство его тоталитарным режимом правления и тем, что русские притеснялись. Очевидно, потому что в то время у детей еще не было телефонов. Примкнув к неправильным друзьям, я стала частью оппозиционного движения. В рамках которого мы собирались небольшими компаниями, обсуждая смелые антиправительственные идеи. Так-то наши сборища были мирными, имели место только листовки, плакаты и легкая агитация. Никто никуда не выходил, не скандировал и даже ничего не поджигал.
Политика и любые общественно-политические движения всегда были настолько далеки от меня, что вкупе с выдуманной историей рождения все казалось максимально нереалистичным. Может быть, это было и хорошо, чтобы врать было легче.
Однажды добрались до наших мирных посиделок местные милиционеры. На минуточку, в те времена даже намек на неодобрение действующей власти в солнечном Узбекистане грозил наказанием. Нас повязали, в том числе и меня, увезли куда-то и, как рекомендовал мне мой агент, здесь лучше было бы добавить, что меня шантажировали и даже изнасиловали. Но это дело личное, добавлял мой гуру. Главное, что обращались со мной не по закону жестоко. А именно требовали прекратить всякую неугодную правящему режиму деятельность и назвать главных зачинщиков и руководителей этого движения. Если я не соглашусь на их требования, они обещали расправу надо мной и моей семьей.
Разумеется, при таком раскладе даже более смелый человек, чем я, захочет прежде всего спасти себя и семью. Меня загнали в безвыходную ситуацию. Я видела такое в кино. И зачем я только смотрела столько ментовских сериалов? С моей живой фантазией у меня начали шевелиться волосы на затылке от того, что такое действительно могло происходить в реальности. Тем временем, находясь в заложниках у жестоких, периодически пытающих меня людей, я понимала, что у меня нет выхода. Они все же вынуждены были меня отпустить, так как предъявить мне было нечего. Но обещали, что я на свободе ненадолго. Они за нас взялись. Получается, меня поставили в тупиковое положение: моей семье угрожали, мне тоже. Я понимала, что меня не оставят в покое, и единственным вариантом выбраться было бежать. Из страны. Якобы ребята из той же группировки предложили организовать мое бегство куда-то в Европу. Куда именно – об этом мне даже не следовало знать. И в моем положении мне, естественно, было не до выяснения культурных различий стран Европы.
– Главное, запомни, что по дороге вы ни в какой другой стране не останавливались, – обращал мое внимание Владимир на важные правила зарубежных побегов. – Если шведы узнают, что ты проезжала через Польшу или какую-нибудь Литву, тебя тут же туда вернут. Поэтому ты ни разу не выходила из машины.
