Ты куришь.
Вздох еще раз.
Твои ноги обтянуты полосатыми гольфами, черная юбка душит твою талию, кожаная куртка – будто, чтобы ее заполучить ты собственноручно кого-то убила, впиваясь ему в глотку своими черными когтями.
– Уедем вместе? – спросила ты неожиданно.
Я, давя страх, проговорил тихо, почти шепотом:
– Когда-нибудь.
Ты хмыкнула, еще раз затянувшись.
– Не по сезону курточка. Настоящая? – я продолжил, силы появились из ниоткуда и заткнули мой страх. Не сказать, что я был рад этой уверенности.
– В марте нужно быть дерзкой, – /она серьезно?/ сказала ты в сторону и добавила, – пожалуй, настоящая.
Проспект жил своей жизнью, а мы не смотрели друг на друга. И это не сон.
Полный решимости я резко повернул голову и начал жадно рассматривать ее.
Нет, это не ты.
– Какие цветы ты любишь? – спросил я. Она повернула голову.
– Черные розы, а ты?
– Грустные ромашки, – печально ответил я. И она не смеялась надо мной. Ей было все равно. Хотя ромашки мне непростительны, я все-таки парень. Всем плевать, что в моей зеркально-хрупкой душе живет чертов романтик.
– Грубые люди романтичны, – она потушила окурок и заглянула мне в глаза.
– Точно, – я нерешительно взглянул в ее лицо. Ни веснушек, ни зеленых глаз. Как же так случилось?
– На морячка похож. Где твой глаз? – она интересовалась, так для виду, не ради любопытства. И мне это нравилось.
– На морячка? – я недоумевал – на мне ничего даже в полосочку не было, – несчастный случай.
– А, – безэмоционально протянула она, – я так и знала. А у меня души нет и пальца.
Я невольно бросил взгляд на ее руки.
– На ноге, – уточнила она. Ее ноги были надежно спрятаны в тяжелые боты.
Она странная, я искал такую. Именно такую, она способна изменять меня и мой мир. Как же страшно. Но отчаяние теснило страх. Обрыскав весь проспект, я нашел ее на этой лавочке – такую одинокую. Никто к ней не подсаживался. Потому что от нее пахло одиночеством. Я чувствовал это – она тоже пересекла грань неминуемого отчаяния.
Как и я.
– Зови меня Крис, Кристиан, – она медленно забиралась на лавочку с ногами, аккуратно подползая к моим губам все ближе и ближе. Я же сидел, не смев шелохнуться. Мой мир замер и сердце вместе с ним – Кристина – она дотронулась до моих губ своими губами и поцеловала меня.
Моя вечность.
Черт, меня никто еще ни разу не целовал, кроме моей мамы. Она всегда целовала меня в лоб. Мое сердце билось – будто настоящее.
– Как же зовут тебя? – она закончила, я еще не начал паниковать.
– Кайоши, – испуганно сказал я.
– Какое странное имя – в ее голосе звучала просьба объяснений.
– Я не помню. – растерялся я. Она хмыкнула мне в ответ.
Вот так просто мы поцеловались. Инстинкты включились по щелчку, мозг атрофировался. Мы ничем не отличаемся от животных.
#3
После той очередной истерики, я решил абстрагироваться абсолютно от всего. Смирение – плохое качество, надо полагать. Мои дни лениво перетекали из рук судьбы в кривые руки моего вялого разума. В наказание за смирение мне перестала сниться ты. Снилась всякая чепуха, которую я либо не мог вспомнить, либо она была настолько отвратной, что хотелось о ней и вовсе не вспоминать. Я все чаще курил и срывался на родных.
Мои пальцы стали сухими.
Играя душераздирающие мелодии, я впитывал их в одиночку. Ах, право мое творчество слишком личная вещь, что бы ей с кем-то делиться. Тем более, если этот кто-то совершенно чужой.
Я же душу за все это продаю, как же после такого можно разбрасываться своей душой просто так?
