Я бы не хотела, чтобы создалось впечатление, будто мой брат был бесчувственным и равнодушным к своим близким. Он делал добро, когда сам считал нужным, от души, широко. Он любил дарить подарки и цветы и был довольно безразличен к деньгам. Когда меня отправили после окончания учёбы после распределения в один из районных центров Азербайджана, Исмаиллы, бабушка вызвалась поехать со мной. Как жена декабриста, семидесятишестилетняя моя бабушка отправилась в «ссылку» с внучкой. В марте, когда у бабушки был день рождения, Вадик поехал к нам, чтобы её поздравить, хотя было очень опасно ехать через снежный перевал в снег. Вопреки советам матери, он поехал и, конечно, очень растрогал бабушку. Или, когда в Баку было неспокойно и стреляли на улицах, он взялся отвезти подругу матери к её отцу в больницу и повёз соседей-армян в аэропорт. Это было время обострённого конфликта между Азербайджаном и Арменией, и Вадик рисковал своей головой, когда помогал друзьям и знакомым. Хотя мой брат придумывал финансовые авантюры, ему нужно это было из бравады, а отнюдь не из-за любви к деньгам. В родительском доме деньги Вадика лежали в ящике, который не запирался, и он их никогда не пересчитывал. Он легко расставался с деньгами.
Жизнь в Израиле, куда он прибыл в 1991 году, как будто раздвоила его личность. С одной стороны, он остался самим собой. Вместо того чтобы серьёзно взяться за учёбу или устроиться на работу и зарабатывать себе репутацию, он порывался в Москву к своим товарищам, затевал какие-то купли-продажи, то есть был всё тем же непутёвым и шалопутным, каким мы его знали. С другой стороны, там, на исторической родине, он ощутил свою еврейскую принадлежность: стал придерживаться субботы, ему сделали обрезание, старался ни о ком не говорить дурно, как заповедано Торой. Родители советовали ему учиться или пойти работать в кибуц. Вадик не послушался, как всегда.
Тем временем по моему почину наша семья собралась эмигрировать в США. Я списалась с семьёй сестры моей бабушки, и мы подали анкеты на отъезд на постоянное место жительство в США. Главной причиной, подстегнувшей меня и моих близких к отъезду, были трагические события, происшедшие в Азербайджане в связи с конфликтом в Нагорном Карабахе. Погромы в Баку и Сумгаите потрясли меня и моих родных. Мы прятали дальних родственников армян в родительском доме, я с маленькими детьми стремглав бежала со съёмной квартиры, которую сдавала нам армянка, моя школьная подруга скрывалась у каких-то друзей её родителей, город становился чужим и страшным. В 1991 году умер мой дедушка со стороны отца, который был перед смертью нетранспортабельным, и после его смерти я развернула агитацию и заторопила всех с отъездом. Мой муж, я на седьмом месяце беременности и мои две маленькие дочки погрузились в самолёт в аэропорту Шереметьево. Пришла пора собираться родителям вместе с их старыми мамами, моими бабушками. Эти сборы – отдельная история. В разгар сборов из Израиля заявился Вадик со своим другом. Больно об этом говорить, но его приезд, со слов родителей, был для них не поддержкой, а поводом для очередных волнений. Он притащил с собой своего школьного друга, украинца, но с паспортом, где было написано, что он родился в Ереване, это было крамолой в то время. Пришлось вызволять друга из лап милиции. Словом, Вадик есть Вадик. Укатил и даже на день не задержался, чтобы отпраздновать день рождения матери.
