Я осекаюсь. Поворачиваюсь. У Индиго – насмешливые глаза и кривая улыбка. Он разводит руками:
– Боюсь, ты бы всё равно меня не узнала годы спустя. Но всё остальное – не моя заслуга. Твой брат даже с того света позаботился о тебе. Спрятал. Дал деньги. Заставил поверить, что тебя больше нет. Ты ведь не знаешь, правда?
Я осторожно поставила чашку кофе перед ним. Руки у меня дрожали.
– Чего я не знаю? – наливаю кофе себе.
– Что на самом деле ты умерла.
Кажется, это была плохая затея – пить горячий кофе, пока Индиго не договорит. Рука у меня всё же дёрнулась, чашку я уронила, выплеснув часть напитка на запястье.
Я даже понять ничего не успела – реакция у Роберта отличная: засунул мою руку под холодную воду.
– Не знаю, как он это провернул. Но дом ваш сгорел, а вместо бабули и ребёнка были найдены два обгорелых до невозможности трупа. На то время она, видимо, не заморачивалась. Или была не в состоянии. Приняла, как есть. Сожрала новость и не подавилась.
– Она?.. – я одёргиваю руку. Индиго слишком уж осторожно водил пальцами по покрасневшей коже. В его жесте сквозила не просто забота. Чересчур много личного. Я бы предпочла держаться от него на расстоянии.
– Чокнутая баба. Как до сих пор от ненависти не подохла – удивляюсь. Мать твоего брата – Тамара Астафьева. Тот самый заказчик, с которым меня свёл дьявол, не иначе. Но я давно растерял сантименты. Мне похер, кто чем живёт и как питается. Эта пищевая цепочка давно меня не волнует и не трогает. Тот самый мир, которому я с удовольствием показываю кукиш, пытаясь одновременно быть просто атомом в мире, который нас окружает. Давай я всё же сварю тебе кофе, – качает он головой, куда-то выходит и возвращается с обезболивающей мазью. Кажется, тут действительно можно пережить всё, кроме ядерного взрыва.
Мазь я из его рук забираю, хоть он и порывался сделать всё сам. Видимо, ему доставляет удовольствие меня касаться. Чего не могу сказать о себе.
Никто, кроме Неймана, – пронзает острая, как рапира, мысль. По крайней мере, ещё долго будет так. Я не хочу других мужчин в своей жизни.
Стефан будто оставил во мне след, а снаружи – клеймо, которое не позволяет взять и выкинуть всё, что между нами было, прочь. Хотя это нужно сделать, наверное. Но не сейчас, пока всё слишком свежо. Я ушла от него не потому что хотела, а потому что не могла иначе. Но о полном освобождении речь пока не идёт. Всё это нужно пережить. Кто знает, сколько на это уйдёт времени.
Почему-то на фоне этих мыслей меркнет часть того, о чём поведал Индиго. Наверное, расскажи он об этом раньше, я б с ума сошла.
– Я тоже считал тебя погибшей. Но мне в то время было не до анализа, – продолжает Роб, колдуя возле плиты. У него из рук ничего не валится. – Мадам Астафьева любит подчищать за собой, даже если не надо. В общем, мне пришлось немножечко побыть изгоем. Но эти годы изгнания пошли только на пользу. Теперь, даже если она догадывается, кто я, руки у неё ну очень коротки, чтобы меня достать. Но речь не обо мне, конечно. Так, лирическое отступление.
Кофе у него выходит отличный. Ароматный. Всего в меру. Усмехаясь, он подвигает ко мне миндаль, вафельные трубочки и прочую ерунду.
– Я натолкнулся на тебя случайно. Не иначе, это судьба, – снова усмехается он, – не могу сказать, что следил за тобой пристально – были дела поважнее, к тому же, ты слишком часто исчезала, Ника, но с тех пор старался из вида тебя не выпускать. И снова не зря. Интуиция – великая штука. Через время ты снова стала моей работой. Правда, заказчик сменился. Как в хорошем боевике.
