Крыса визжала, извиваясь в агонии, дергала лапами, скребла когтями по ее пальцем, силилась изо всех сил ее укусить, уже понимая, что проиграла и ее дни сочтены. Катаржина сжала пальцы на ее шее, чувствуя, как под рыжей шерстью течет кровь, ускоряясь, гонимая неистово бьющимся сердцем.
Она хотела уже сжать пальцы совсем, передавить трахею и сломать мерзкой твари шею, но остановилась, вдруг, осознав, что круглое брюхо крысы набито не просто так. Та была беременна и в ее чреве зрело не меньше десятка крысят, уже почти готовых появиться на свет.
Катаржина вздохнула. Крыса повисла в ее руке, словно старая тряпка, совсем сдавшись и перестав бороться за жизнь.
– И что мне теперь с тобой делать? – спросила у нее Каратржина, словно та могла ей ответить.
Разумеется, ей было не в первой убивать. Становясь волком, она могла легко поживиться неосторожным зайцем или кабаном, а порой собравшись большой стаей вместе с другими оборотнями-волками шла на добычу покрупней – лося или матерого вепря. Но одно дело убить, чтобы съесть, а значит самому выжить, а другое просто так, из праздной злости. Тем более беременную самку.
Катаржина никогда не считала себя намеренно жестокой. Нет, она могла проявить безжалостность и делала это часто, но, почти всегда, это было обосновано. Ей, вдруг, вспомнилась помощница академика Лебядского, в которую она целилась из револьвера. Ее укололо, чем-то похожим на стыд, но она отогнала от себя глупое чувство. Нет, тогда она не могла поступить иначе. Ведь если бы она не надавила на Лебядского, то не узнала бы о сердце истинного вампира, которое может исцелить отца.
Крыса в ее руке пискнула, напоминая о себе. Катаржина вздохнула, покосилась на дверь. Одеваться ей было лень. Час стоял поздний и вряд ли ее, кто-нибудь увидит, а если и увидит, то какая разница.
Она вышла из номера в коридор, освещенный тусклой лампочкой, мигающей в плафоне потолочной лампы. Прошла вперед, все так же сжимая в кулаке крысу. Выход на черную лестницу оказался не заперт и она спустилась вниз и, распахнув скрипнувшую, обитую железом, дверь, вышла наружу.
Голые ноги укусило морозом. Небо было беспроглядно черным, расчерченным острыми искрами звезд. Она оказалась во внутреннем дворе, окруженном серыми стенами зданий с темными провалами окон.
Похоже, и правда уже стояла ночь, но отчего-то повсюду ей чудилось движение. Казалось, что тюлевая занавеска в окне дрогнула под чьими-то пальцами, чьи-то глаза глядели на нее из клубившей по углам тьмы. Вблизи послышались шаги, из-за угла вышел, закутанный фуфайку, обутый в валенки мужчина с лопатой для снега. Замер, уставившись на нее.
Опомнившись, Катаржина, как ни в чем ни бывало, опустилась на корточки и выпустила крысу в густой плотный снег. Та широкими прыжками, понеслась к мусорным бакам и вскоре юркнула под один из них.
Выпрямившись, она отряхнула руки и, развернувшись, потянула за ручку двери. Та не поддалась.
– Дверь-то захлопнулась, панде, – подсказал мужчина с лопатой из-за ее спины. – Она изнутри-то легко открывается, и ключа не надо, а снаружи сразу закрывается, и ее не открыть. Там механизм срабатывает. Что же вы так? Надо было ее подпереть, чем-то, когда вы с вашей крыской гулять выходили…
– Заткнись! – рыкнула на него Катаржина.
Она уже жалела, что просто не свернула крысе шею и не выкинула ее в окно. И, как ее вновь угораздило попасть в такое глупое положение? И теперь ведь даже не было Виолетты, на которую можно было спихнуть ответственность за все.
