Сегодня ему снился именно такой сон, и он медлил открывать глаза, чтобы подольше задержаться в своём счастье. Но это ему не удалось, потому что пунктуальный Кузьма, ведомый своим внутренним будильником, уже пришёл исполнять священную обязанность.
Каждое утро, в одно и то же время, Кузьма забирался Сашку на грудь поверх байкового одеяльца и аккуратно трогал его лапой за щёку. Сашок, ещё спящий, уклонялся, отмахивался рукой, переворачивался на бок, но Кузьма не отступал. В конце концов, Сашок сдавался и нехотя садился на скрипучей раскладушке – всё ещё сонный, нашаривая босыми ступнями тапки.
– Давай, давай, Сашок, подымайся. В школу пора! – гудел Банюрин голос с кухни, где уже закипал алюминиевый чайник на газовой плите и помешивалась в кастрюльке так нелюбимая Сашком манная каша.
Сашок вяло брёл умываться, избегая смотреться в зеркало. После операции он сам себе казался настоящим уродом и изо всех сил старался избегать случайных встреч со Светкой из соседнего подъезда. Светка казалась ему принцессой наяву. Училась она в той же школе, только в параллельном классе, во втором «б», и во вторую смену. Поэтому Сашок после школы бежал вначале играть во двор, пока его тайная любовь была в школе, а уже ближе к вечеру шёл домой делать уроки.
В его первом классе, как и в Светкином, училось ровно по сорок два человека, поэтому в любое время дня во дворе можно было найти кого-нибудь для игр. Хоккейная коробка, построенная во дворе вместо сгоревшей халупы, не простаивала ни зимой, ни летом. Зимой взрослые заливали им лёд, а уж снег расчищали ребята сами. Летом она естественным образом превращалась в футбольное поле с условными воротами из двух камней. Рядом с коробкой между двумя березами приспособили из железной трубы турник, поставили рядом сварные металлические качели, песочницу и «грибок». Грибок сразу же оккупировали волосатые старшеклассники в клешах и с запретным портвейном. Летом там звучала гитара и нестройное пение, а зимой весь этот волосатый люд с девочками в мини перекочёвывал в средний подъезд Сашкиной пятиэтажки на площадку между первым и втором этажами, где под окном располагалась батарея парового отопления.
– Идёшь ты, или не идёшь? – торопил бабушкин голос с кухни.– Щас! – кричал Сашка из ванной, окуная зубную щётку в коробочку с зубным порошком. Порошок был безвкусным и пыльным.
– Ну! Опоздаешь ведь, говорун!
На кухне под подоконником Кузьма поглощал из блюдца манную кашу, разбавленную холодным молоком. Перед Сашком возникла тарелка с дымящейся манкой, в центр которой Банюра вылила столовую ложку подсолнечного масла. Сашка потянулся за сахарницей, чтобы как-то подсластить эту «пилюлю», пока Банюра доставала из верхнего шкафчика склянку с рыбьим жиром.
– Ну-ка, давай примем здоровьица!
Сашок, зажав нос двумя пальцами, широко открыл рот, чтобы пропустить в себя столовую ложку этой гадости и сразу заел горбушкой ржаного хлеба.
– То-то! Молодец! – закручивала Банюра крышку на «зловонном» пузырьке, мягко отпихивая ногой пристающего Кузьму, которого запах рыбьего жира приводил в приятное исступление.
Сашка торопливо глотал нелюбимую кашу, запивая чаем, думая, что вчера он снова не решил примеры по арифметике, предполагая списать у Танюхи, местной хорошистки, ещё до начала уроков. Арифметика была по расписанию первой, поэтому прийти нужно было пораньше.
