– А доедать кто будет?!
– Всё, Ба. Опаздываю! Нужно сегодня пораньше мне, – Сашок выскочил из-за стола, натянул в прихожей шапку, пальтецо с искусственным меховым воротником, схватил рукавички и портфель и выскочил, в объятия полярной ночи и колючего декабрьского мороза.
– Застегнись хоть, горе луковое!
Но Сашок уже не слышал, на ходу справляясь с пуговицами и, стараясь догнать на снежной тропинке впереди идущего Борисика из первого подъезда, своего одноклассника и закадычного друга.
– Борисик, привет! – Сашок дружески огрел своего товарища портфелем по спине, тот ответил своим, и они припустили наперегонки до школы, которая располагалась на параллельной улице примерно в километре от их дома.
Борисик был вторым, младшим сыном у Веры Павловны, школьной буфетчицы. Правда работала она буфетчицей в другой школе, которая располагалась в противоположном конце города. Добираться до работы ей нужно было почти сорок минут пешком или двадцать на автобусе, остановка которого была далековато, да и ехал он «в окружки». Она уже отправляла два заявления в РОНО, да и сама ходила на приём, чтобы перевели её в школу, которая рядом. Ей неизменно отвечали, что в той школе вакансий нет, все места заняты. Да она и сама об этом знала, просто «мало ли чего, а вдруг?».
В прошлом году супруг Веры Павловны утонул вместе со старшим сыном на рыбалке на озере Имандра. Младший тоже был с ними. Но, по странному стечению обстоятельств, именно он, слабенький и худой спасся, вцепившись ручонками в перевёрнутую лодку. Отец в первую минуту помог, а потом ему сделалось плохо с сердцем, и он, уже умерший, пошел ко дну. Старшего брата Мишку сразу лодкой накрыло, в ледяной воде выбраться он не смог, свело судорогой, наверное.
Сашок вспомнил, как выносили из подъезда два гроба, обитых красной материей, ставили на табуретки. Попрощаться пришли почти все жильцы пятиэтажки, да и из соседних домов. Было много венков, странно пахло хвоёй. Дядя Петя и Мишка лежали под белыми покрывальцами с почти неузнаваемыми голубоватыми лицами. Выражения их были строги и укоризненны: «Что же, вот так, не берегли вы нас? Сами-то жить остались…». Сашок остро почувствовал тогда какую-то необъяснимую вину и горечь. От бессилия, несправедливости и обиды, сжал кулачки и заплакал.
– Поплачь, поплачь, дитё, – обнимала его за плечо и прижимала к своей широкой юбке Банюра, сама всхлипывающая и громко сморкающаяся в старый носовой платок.
Красавица всего двора, Вера Павловна в один миг превратилась в обыкновенную женщину с тёмными кругами под глазами. Она не плакала, просто молча сидела на стуле около гробов и покачивалась из стороны в сторону. Приведённый откуда-то Борисик сидел рядом. Стесняясь всеобщего внимания, вцепился руками в боковины стула под собой и непрерывно смотрел куда-то вниз и в сторону.
Люди молча подходили, несколько секунд стояли у гробов, клали покойным в ноги деньги, кто сколько мог, и также молча отходили в сторонку. Потом подъехала бортовая машина, устеленная еловыми ветками со скамейками по бокам. Туда погрузили оба гроба с крышками. Родня и друзья сели на скамейки, а для остальных, пожелавших ехать на кладбище, был подан автобус. В толпе говорили, что так расстаралась администрация рудника, где отец Борисика работал техником-геологом. Банюра тоже захотела ехать, и, не спросив Сашка, заняла вместе с ним места в автобусе за водительской кабиной.
