— Да только пятой она идёт, сверх того, что госпожа Ромашканд берёт обычно. И вот от всего, кроме манер, она отказывается, — проглотив наконец горячее и отдышавшись, Фёкла Фроловна возобновила беседу.
И тяжело вздохнула над следующей ложкой, будто расстраивалась о том, что нужно продолжать трапезу.
Альбине хотелось уволочь матушку в комнату, да и рассказать, что мать Риммы вовсе ей ничего не советовала, а роль господина-всезнайки была столь мизерной, что и благодарить-то не за что. К тому же Римме она, Альбина, на балу станет конкуренткой, и советовать для неё кого хорошего её мать не станет, а чем выслушивать с благодарностью дурную рекомендацию, то лучше вообще не заговаривать об этом. Да только Альбина сидела за столом и молчала – девицам её возраста надлежало помалкивать, пока беседовали взрослые. А матушка, едва у неё освободился рот, снова взялась за своё:
— Вот и остаёмся мы без портнихи и учителя танцев. Да ещё и того нет, кто верховой езде обучал бы.
Альбина жевала медленно, не поднимая глаз. Ей казалось, что щеки от стыда полыхают пожаром, и каждый взгляд соседей по столу сверх того припекает, словно раскалённый уголёк. Что, если эти люди разнесут разговор, извратят его, переиначат? Вдруг выставят её, Альбину, в дурном свете? Посмеются над ней? Как ей достойного жениха тогда найти, как судьбу свою и матушкину устроить?
Ах, как жаль, что не получилось поговорить с Фёклой Фроловной до ужина. Может, и удалось бы объяснить, что их проблемы и не проблемы вовсе. Ведь есть газеты с объявлениями или, в конце концов, можно перекинуться парой слов с хозяйкой пансиона не при всех, а где-нибудь в коридоре или на кухне. Не первые же они здесь остановились перед балом? И если знала она о мадам Ромашканд, наверное, знала и других – учителей танцев и верховой езды? Да и о портнихах рассказать – разве это большой труд?
Однако Альбина не успела.
Всё же не стоило рассчитывать на свои ноги, а нужно было брать извозчика: как они ни спешили, возвращаясь, а на ужин всё одно опоздали. Да и успели только потому, что ради них его задержали, чем вызвали недовольство других постояльцев. И хоть задержка была в каких-то десять минут, которых Альбине и Фёкле Фроловне едва хватило, чтобы впопыхах переодеться и вымыть руки, недовольство ощущалось так, словно ужин не задержали, а вовсе отменили.
Впрочем, Альбина рассчитывала, что они с матушкой обсудят всё потом, когда останутся одни в своей комнате, и обстоятельно обдумают ситуацию. А во время еды или вовсе ночью сами собой появятся пара-тройка годных идей. Но матушка по простоте душевной сразу же вывалила горести на людей, которые не имели ни капли сочувствия, а Альбина теперь не знала, куда деть глаза и как остановить разговорившуюся родительницу.
Хозяйка пансиона совсем не смутилась вопросом, а будто даже наполнилась гордостью – тут Альбина клясться не стала бы, как и утверждать наверняка, просто так уж показалось, — и, чуть приподняв свои суровые брови, сказала с солидностью:
— Мадам Ромашканд, как вы верно заметили, весьма хороша. Весьма, — для пущей убедительности повторила хозяйка пансиона, однако в повторе этом проскальзывало что-то такое, что напоминало то ли вопрос, то ли сомнение в этой самой хорошести. – Да только хороший учитель танцев не редкость в столице.
Альбина молча согласилась. Вот только что это давало? И будто отвечая на этот вопрос, хозяйка пансиона продолжила, чуть сдвинув брови, отчего они состроили на лице ещё более суровое выражение:
