Шлях - страница 12

   Такой вот и был он, далекий сейчас от меня и в пространстве, и во времени, мой первый город – город Сороки.     Мы по прежнему поддерживали с дядей Семёном родственные связи, но его былая молодецкая дружба с Петром Яковлевичем, по понятным причинам, разладилась. Жил он в домике, обнесенном садом с очередной своей женой, черноволосой и сильно смахивающей на цыганку или, даже, на Кармен, как мы ее представляли, молодой и беспечной женщиной. Она рисовала акварельками какие-то кукольные личики и, кажется, этим и зарабатывала. Сами эти рисунки, видимо, по причине их профессионализма, особого на меня впечатления не произвели, я просто воспринимал их как обычные книжные иллюстрации. Толи дело бессмертные и очень понятные шедевры тети Фени…

    Работал дядя тогда почему-то главным бухгалтером – вот оно, прохиндейство – уездного отдела народного образования или, сокращённо, УОНО. Находилось это учреждение неподалеку от нашей квартиры, а поскольку ни в нашем доме, ни во дворе почему-то не было туалета, мы вынужденно его постоянно навещали, благо, там туалет был. Скоро наши, вошедшие в привычку, визиты, приобрели нарицательное значение. Вместо того, чтобы сказать: "хочу в туалет", у нас говорили: "хочу в УОНО" или "сбегаю сейчас в УОНО". Эта сакраментальная фраза долго еще была в нашем лексиконе, даже тогда, когда мы уже в Сороках не жили.

    Спустя некоторое время у меня родилась моя единственная сестричка Томочка. Ее появление в этом мире произвело на меня сильнейшее впечатление и я, чрезмерно растроганный, написал, в этой связи, первое своё стихотворение, которое, помню, начиналось словами: "По небу полуночи ангел летел и тихую песню он пел"… Это стихотворение мне очень понравилось, но гораздо позже я неожиданно обнаружил, что точно такими же словами начинается одно из произведений Лермонтова… До сих пор не могу понять: толи это совпавший результат творчества двух гениев, толи невольный, с моей стороны, бессовестный плагиат – скорее всего, второе: я использовал то, что прочитал раньше, но успел забыть об этом.

    С рождением сестры – тоже, как и я, искусственницы, хлопот у мамы сильно прибавилось. Ей помогала баба Надя, которая приходила к нам пешком из Севериновки. После смерти деда туда был переведён фельдшером, вместе с семьёй, которая, в свою очередь, пополнилась Эдиком, мой дядя Левко, у которого баба, в общем-то и проживала.

    Вместе с мамой они постоянно что-то готовили, чтобы угомонить плачущую сестру. Особенно мне запомнилась манная, на молоке, каша, да даже не каша, а то, что мне доставалось: слегка пригорелые на дне и стенках кастрюльки, ее остатки, которые я долго и самым тщательным образом выскребывал. Да, доложу вам – такой вкуснятины я не пробовал больше никогда в жизни. Вообще, похоже, люди тогда были какими-то особо выдающимися мастерами в кулинарии: разве найдешь сейчас хоть где-нибудь такие поразительные картофельные котлеты, не говоря уже о каше. Все стало хуже и всё не то…

    Обретение мною сестры совпало по времени с другим знаменательным событием: моим вступлением в пионерскую организацию. В торжественной обстановке, на школьной линейке я и, как говорил А. Райкин, "все мои товарищи" дали торжественную клятву, получили горящие кумачом галстуки и наше звено тут же, не теряя времени, приступило к делу: мы взяли шефство над старой и убогой женщиной, родной теткой Сергея Лазо. Действовали не мудрствуя, строго по гайдаровской науке: бегали за продуктами в магазин, носили воду, пытались колоть дрова, опекали, одним словом, старушку, как могли.