– Товарищ лейтенант!
– Товарищ майор! – это ко мне, вожаку.
Моими подчинёнными стали девятилетний Витя, Люба и Лида – его ровесницы. И я неожиданно влюбился в медсестру Лиду. Это было милое светловолосое создание с голубыми ясными глазами. Она была ласковой и доброй.
Однажды Лида меня поцеловала. Ей исполнилось десять, и я подарил ей брошку, которую нашёл на высохшей речке. Это был первый поцелуй девочки. И я поплыл, хотя и не умел плавать – в южном городе не было водоёма. Вода была только артезианской. Такой жёсткой, что драла горло, как наждак.
Я отнимал у Лиды портфель, когда мы шли в школу, и она стеснялась, боялась, что это увидят одноклассники и будут смеяться. Я тайком клал к её порогу полевые цветы, и она знала, что их приносил я и никто другой.
Курятник
В конце того памятного лета Лида произнесла такую пламенную речь:
– Если нас дразнят женихом и невестой, давай пойдём всем навстречу и свадьбу сыграем. Ну, хотя бы понарошку. И будем жить, как муж и жена.
– И, как ты думаешь, где? – спросил я с не очень выраженной иронией. Я просто думал, что все будут сильно смеяться.
– Как где? В курятнике, конечно, где мы сказки читаем. Там сейчас пусто. Кур нет – съели зимой.
Мы действительно читали там сказки, если дождило. Но мне это как-то не климатило.
– Нас съедят ещё до зимы. Ведь так никто не делает.
– Не съедят – подавятся. Я их всех ухватом перемолочу.
– А что скажут родители?
– Им не до меня. Отчим вчера собрал свои вещи и куда-то наладился. Во дворе говорят, что к Верке Хомяковой.
Верка была известна своими многочисленными ухажёрами и любвеобильностью. Но Лида, как мне показалось, не сильно-то горевала.
– Он ко мне приставал, когда напивался. Я матери как-то сказала, а она не поверила. Обозвала меня выдумщицей. Я, конечно, обиделась.
– Ты, похоже, и мать не особо любишь.
– Не особо, – подтвердила Лида. – Она злая и меня бьёт не по делу. Я люблю одного тебя. И хочу, чтобы мы жили вместе.
– В курятнике? Но ведь там пахнет. Меня с детства приучали к чистоте и порядку. И запах за лето не выветрился. А что будет, если мы дверь закроем?
– Ничего, обвыкнем, – заверила меня Лида. – Когда свалку поджигают, дым часто в нашу сторону. Ну и что? Никто не помер. А я зато буду стирать тебе носки. И майку.
Это было серьёзным аргументом, особенно майка – она всегда была в пятнах от тутовника. Я сначала призадумался, но потом во мне проснулся цензор – я был старше и ощущал ответственность за моих подчинённых. К тому же был майором. Правда, с нарисованными погонами.
– Нет, – сказал я. – Майка, конечно, хорошо. Но про неё забудь. Жениться можно только когда тебе исполнится восемнадцать. Надо ждать. Есть законы, по которым мы не должны женихаться.
– Ага, – вздохнула Лида. – Те законы – для взрослых, они нас не касаются. А у нас законы свои. И ждать еще восемь лет я не намерена. С ума сойти можно. Я ведь могу и передумать, за мной не заржавеет.
Меня всегда умиляли её прямолинейность и рационализм, её простодушие. Хотя, разумеется, в то время я и не знал таких слов.
В те быстролётные минуты я пребывал в состоянии шока. Как если бы меня огрели сплеча дубиналом. Но тут дверь, ведущая в курятник, заходила ходуном. Это была бабушка, которая искала меня повсюду.
– Серёжа, ты здесь? – спросила она. – Иди обедать. Пока суп не остыл.
И я ушёл. Ушёл от своего глупого подросткового счастья, Ушел с чувством грустной покорности перед судьбой, зная, что потом уже не будет никаких потом.
