Опровержение этой глубоко укорененной ошибки можно осуществить одним ударом. Разве связь вообще не есть задача суждения? Правда, мы воздержались от синтеза, который тоже хочет быть лишь более точным термином для связи, при определении суждения по его родовому характеру. Но проблему связи мы не смогли избежать. Мы хотим сначала сами элементы из их происхождения привести к чистому порождению, чтобы в познании конституировать объект. Но и объект, и познание суть проблемы связи. И так проблема связи латентна в общем определении суждения. Если, таким образом, связь обозначает общую задачу суждения по его родовому характеру, то она не может стать особой задачей одного вида суждения, уже потому, что в таком случае эта задача лежит на всех видах суждения без исключения. Но не возникает ли тогда у них опасность, что все они должны выполнять одно и то же?
Здесь лежит корень ошибки. Отсюда, следовательно, можно и искоренить заблуждение. Связь – это лишь выражение, лишь имя для проблемы. И сколько бы ни подставляли самых разных и самых искусных имен для проблемы, все равно оставались бы в психологии. Логика заменяет все эти имена видами суждения. Виды, все виды должны решить ту проблему связи, которая, в отличие от психологии, свойственна логике. Слово объединение с самого начала должно обозначать это отличие от связи.
Логика действительно была бы совершенно излишней, если бы утверждение само по себе означало лишь связь. Однако мы помним, что, среди прочего, должна существовать причинность и что вокруг нее ведутся споры. Разве причинность не является связью? И разве ей не принадлежат преимущественно полномочия связи? Не случайно те, кто растворяет причинность в ассоциации, тем самым аннулируют ценность научного мышления, ценность чистого познания. Так история скептицизма учит нас, что отрицание особого права связи в причинности неизбежно ведет к отрицанию логики.
Таким образом, видно, что связь, безусловно, является всеобъемлющей проблемой и, вероятно, остается таковой повсюду; мы это увидим. Но именно потому, что это так, необходимо принять точные и строгие меры предосторожности, чтобы связь везде могла быть правильной и добросовестной. Конечно, в науке речь идет о связи A и B. И эту связь действительно нельзя препятствовать, обходить или игнорировать. Первый шаг к этой подготовке – обеспечение A.
Другой вопрос – откуда вообще берется B, B, которое как раз не есть A? – мы пока оставим в стороне. Этот вопрос касается другого шага. Здесь речь идет только об обеспечении самого A, таким образом, чтобы, сколько бы раз оно ни появлялось, сколько бы раз ни принималось, а значит, и связывалось с первым A (если можно так выразиться), оно всегда оставалось одним и тем же A. Таким образом, здесь речь идет не о связи, а скорее об изоляции. И утверждение означает, следовательно, не только закрепление, но одновременно и удержание. A не должно улетучиваться, хотя и именно потому, что с другими элементами предстоит заключать соглашения и делать их возможными.
Уже у АРИСТОТЕЛЯ связь является точкой зрения для утверждения. ТРЕНДЕЛЕНБУРГ переводит катафасис (κατάφασις) как: «Утверждение есть высказывание одной вещи по отношению к другой». Должен ли этот смысл приближения к другому заключаться в kata (κατά)? Он, несомненно, в некоторой степени связан с мнением АРИСТОТЕЛЯ, который допускает утверждение единства, по крайней мере во вторую очередь, как связь (синтезис, σύνθεσις). И в высшей степени характерно, что АРИСТОТЕЛЬ формулирует утверждение в форме: S есть P. Более того, вследствие этого тот вид суждения, который образует место для этой схемы S и P, как мы увидим позже, не был им выделен. Однако это проблематичное суждение окажется важной основой для собственно способов связи. У АРИСТОТЕЛЯ, впрочем, в его смешении логики с грамматикой, есть достаточный повод для нивелировки утвердительного суждения. Однако мы понимаем утверждение не в направлении «к другому», а как удержание при A и в A, в чем мы и нуждаемся.
