Скандинавский миф и его воплощение в экранной культуре - страница 11

К. Леви-Стросс в своей основной работе «Первобытное мышление»[92] пишет о том, что мифологическое мышление – это всегда ограниченный набор средств для решения какой-либо жизненной ситуации, которые при этом всегда имеют определенное символическое значение, совокупность которых, в свою очередь, может порождать еще более оригинальные мифологемы. Для их создания сознание субъекта использует различные аналогии и сопоставления, беря в качестве основы информацию из внешнего мира, а то и собственного сознания. Манипуляция этими аналогиями (что самое существенное), как правило, носит бессознательный характер, что влечет за собой возникновение последующих мифологических образов и мотивов. С их помощью древний познает новую часть универсума вокруг[93].

В пресловутом познании большую роль играют аналогии. Архаический человек всегда смотрит на мир через определенный комплекс оппозиций. У светлого всегда есть темное, у влажного – сухое, у внутреннего – внешнее[94].

Хотя Леви-Стросс не абсолютизирует тезис о том, что все объекты внешнего мира уже развернуты в качестве данности, в его подходе к осознанию этих объектов носителем мифологического сознания мы видим определенный инструментализм. Первобытный человек не пытается сотворить новую сущность события, объекта или вещи, обращаясь к абстракции. Он всего лишь использует подручные средства и получает представление об уже имеющемся факте, что является для него вполне достаточным[95]. Прямым отражением соответствующего мироощущения становится интеграция в массовое сознание концепта неотвратимого приближения конца времен как данности сущего. Прямым отражением этой мифологемы является образ стоической готовности встретить пришествие «Рагнарёка», характеризующий культурную идентичность скандинавских народов древности, ибо сама его сущность – это неотвратимая данность, в наступлении которой испытывается особая форма наслаждения, выражающаяся в своеобразном возвышении над собственной судьбой, которая в свою очередь сводится к ожиданию неизвестного. Отчасти эта обреченность в ожидании какого-либо судьбоносного события, которое по природе своей непознаваемо, прослеживается и в развитии христианства, так как второе пришествие или страшный суд выполняют в этой религии аналогичную функцию.

Подобного рода идея более чем близка к тому компоненту учения Аристотеля, который рассматривает энергию как механизм смыслового становления сущности, открывающей возможность перехода от абсолютной непознаваемости к сущности познаваемой[96].

Аналогичные рассуждения (хотя и представляемые в ином контексте) прослеживаются в анализе феномена мифа Дж. Фрейзером. В своем сочинении «Золотая ветвь»[97] он выдвигает тезис об отсутствии у архаического человека представлений о бесконечности времени, в ряде случаев давая новые интерпретации собственному утверждению[98]. Автор упоминает, что, наблюдая за процессами в окружающем мире, человек различает процессы циклические и конечные. К первым относятся не только законы природы (рождение – взросление – старость, смена времен года), но и жизнь отдельно взятого архаического культа, связанного со сменой сельскохозяйственных циклов. Ко вторым же относятся смерть и скоротечность жизни в принципе