Сны деревни Динчжуан - страница 12

А остальные динчжуанцы идут по пятам за моим отцом.

Навстречу им – две женщины из местных, болтают, смеются, несут продукты: пара цзиней[9]мяса, связка зелени. Спрашивают их: в магазин ходили? А женщины в ответ: какой магазин, нам всё в селькоме выдают. Говорят: как приходит время готовить, идем в сельком за продуктами, захотел шпинат – берешь с полки шпинат, захотел лук – берешь лук. Говорят: захотел свинину – берешь свинину, захотел рыбу – идешь к садку и вылавливаешь рыбу.

Динчжуанцы ушам своим не верят, глядят на женщин, как на диковинку, лица обросли сомнением толщиной с городскую стену. Отец мой спрашивает: не врете? И говорит: быть не может. А женщины окинули динчжуанцев холодным взглядом, окинули холодным взглядом моего отца, да и отправились домой готовить. Не стали ничего отвечать, будто такие вопросы выпачкали их в грязи. Отошли немного и обернулись, чтобы напоследок еще раз кольнуть моего отца презрением.

Отец застыл на месте, застыл посреди чистенькой улицы Шанъянчжуана, и тут навстречу показалась женщина лет тридцати, со свежей рыбой и зеленью в руках. Отец бросился ей наперерез и говорит: эй, правда, что и рыбу, и зелень вам выдают в селькоме?

Теперь женщина уставилась на моего отца, как на диковинку.

Отец спрашивает: откуда у селькома столько денег, чтобы выдавать вам продукты?

И женщина закатала рукав, а на сгибе ее руки – следы от иголки, словно россыпь красных кунжутных зернышек. Она взглянула на отца и говорит: как же вы приехали на экскурсию и не знаете, что Шанъянчжуан – образцовое село, главный донор уезда, главный донор провинции? Не знаете, что мы всем селом продаем кровь?

Отец долго молчал, рассматривая кунжутные зернышки на сгибе ее руки. И наконец опасливо спросил: а ранки как же, не болят?

Женщина улыбнулась: в непогоду чешутся, как от муравьиного укуса.

И что, голова не кружится каждый день кровь продавать? – спросил отец.

Женщина удивилась: кто же ее каждый день продает? Раз в десять дней, а то и раз в две недели, не чаще. А если долго не продавать, тело распирает от крови, как грудь от молока.

И отец больше ничего не спрашивал.

И женщина понесла рыбу и зелень дальше, в свой дом номер двадцать пять на Светлой улице.

А динчжуанцы разбрелись по Шанъянчжуану, одни изучают сельские переулки, другие осматривают новый сарай, третьи любуются кирпичными стенами и зеленой крышей детского сада, четвертые пришли в школу на другом конце села и гуляют по классам – нигде ни пылинки. Смотрите что хотите, что хотите спрашивайте, и пусть ни у кого не останется сомнений: Шанъянчжуан – село образцовое, главный донор в целом уезде, в целом районе, в целой провинции, а райская жизнь в Шанъянчжуане заработана кровяным промыслом. Вот два кровпункта, районный и уездный, стоят на перекрестке в самом центре Шанъянчжуана, над входом у них красные кресты, точь-в-точь как в больнице. Доктора снуют туда-сюда, целый день собирают кровь, делают анализы, сортируют кровь по группам, выделяют плазму и сливают ее в склянки по десять цзиней. Склянки дезинфицируют, запечатывают и увозят дальше.

Отец с приятелями осмотрели местные кровпункты и вышли на Главную улицу – самую широкую улицу Шанъянчжуана, – и она привела их к сельскому клубу. В клубе собирались и молодые парни, и мужчины постарше – все румяные, кровь с молоком, кто в карты режется, кто в шахматы, кто сидит с семечками перед телевизором, кто книжку читает, а кто и в настольный теннис играет, совсем как в городе. Мартовское солнце по-летнему нагрело равнину, и, хотя мужчины день-деньской прохлаждались в клубе, пот на их лицах так блестел, будто они с самого утра землю пахали. А иные до того раздухарились от карт да от шахмат, что даже рукава засучили, и на руках у них виднелись следы от иголок, точь-в-точь как у той тридцатилетней женщины. Словно на сгибах их локтей кто-то рассыпал сушиться черно-красные кунжутные зерна.