Сны мангаса - страница 3

Когда к отяжелевшему после обильного обеденного пиршества (запеченный в собственном желудке барашек и жаренная овечья печень в конвертах из овечьего же внутреннего жира) опричнику ввели основного свидетеля, Степан Ильич как раз подумывал о том, чтобы пораньше завершить рабочий день и закатиться в баню к греко-буддистам. Но вид вошедшего сразу прогнал сонливость: на Викпе был парчовый френч со стоячим воротником, расшитый рубиновыми драконами. Его шею и руки увешивали связки крупных бус и амулетов из цветного дерева и полудрагоценных камней – угадывались бирюза, яшма и нефрит. Кричащая обертка скрывала неприятного старика с седой бородой и обтянутым смуглой кожей черепом, покрытым затейливым узором из пигментных пятен. Отталкивающее впечатление укрепилось, когда заместитель Гурхан Ламы беззубо прошамкал: «Предпочитаю, чтобы меня называли Гуру».

Степан Ильич уже успел пробежаться по личному делу Викпе и имел представление о визитере – самозванном оракуле, прибившемся к буддистам после большой чистки, организованной властями в среде питерских неформалов. Значительная часть всех этих хиппи и панков, богемных художников и литераторов, оставив обжитые мансарды и подвалы, отправилась на перевоспитание на сибирские лесозаготовки. Лишь самые пронырливые смогли улизнуть, постригшись в монахи или записавшись добровольцами во время очередной военной кампании. Укрывшийся в подвале Петербургского дацана молодой Витька Левин из подпольной травокурно-теософской секты вышел из вынужденного трехлетнего затворничества уже бритоголовым медиумом Викпе, через которого верующим могли вещать сразу три дхармапалы4. После переезда в буддийский анклав новообращенный оракул, а теперь по совместительству и заместитель Гурхан Ламы, завязал с марихуаной, отдавая предпочтение галлюциногенным грибам, которые якутские купцы по специальному заказу поставляли последователям эзотерических культов. Регулярно выпускаемые им послания – тексты туманного и запутанного содержания, органично сочетающие в себе ламаизм с нью-эйдж-лексикой и русским фольклором, – завоевали йогину Викпе славу провидца, известного в том числе в узкому кругу экзальтированных столичных интеллектуалов, втайне от церковных властей (но не от опричного приказа) не брезгующих буддийскими прорицаниями.

Разговор со свидетелем не принес ничего нового. Мало что добавляя к ранее представленному доносу про очернение Православия, Гуру по-восточному витиевато расхваливал политику Государя, уверял в своей преданности имперским идеалам и туманно намекал на роль своего начальника в распространении смуты и ересей в Автономии. Из его рассказа следовало, что лишь плачевное состояние здоровья и раннее увлечение дзен-буддизмом помешали молодому Викпе присоединиться к служивому сословию и стать коллегой своего собеседника. В приходящих к нему видениях он видел свое предназначение – сыграть важную роль для Империи. Да и как иначе? Негоже вести государственные дела без совета с настоящим оракулом.

В завершение, скромно опустив взор, старик погладил бородку и попросил принять небольшой сувенир для пополнения коллекции восточных редкостей, которую, как ему известно, собирал Степан Ильич. Вызванные из коридора помощники тут же втащили завернутый в ткань предмет, который старик самолично развернул перед опричником: внутри оказалась мандала, искусно собранная из свернутых в рулончики банкнот с редкими вкраплениями золотых червонцев. «Очень полезно для медитаций», – с вежливым поклоном объявил Викпе. Профессиональным взглядом взвесив соотношение красных, синих и зеленых купюр, Степан Ильич оценил подарок минимум в сорок тысяч целковых и кивнул гостю, показавшемуся в этот момент чрезвычайно приятным: он всегда ценил общение со знатоками восточного искусства…