Соборная площадь - страница 21



Были молоды – счастливы не были.
Огляделись: да вот оно, вот!..
Как мы ждали, как верили в небыли —
Не с того нынче желчью-то рвет…
Охолонь, остуди же головушку,
Не один ты такой, не один…
Клены цедят нам под ноги кровушку —
Осторожнее, слышишь, ходи.
И на все, на четыре все стороны
Отпускаю тебя, не кляня…
Да, любил. И люблю тебя, вздорную.
Ты ж вовек не полюбишь меня.
ПИСЬМО ВОСЛЕД
Мне уже лицо твое не снится,
Я давно забыл твои глаза.
Да, не спится. Было просто – спиться.
Выстояли в бурю паруса!
Уходил по брезжущему свету
За надеждй призрачной вослед.
Таял свет. А я всё брел по свету.
И казался черным белый свет…
Что хранил, обузою вдруг стало.
Тяжелеет, леденея, кровь.
Но опять пришла и рядом встала,
Кандалами бряцая, любовь.
Как похожа!.. Неужель проститься
С нею мне вовеки не судьба?!
Мне уже лицо твое не снится.
Только как, ну как забыть тебя?..
***
Солнце скрылось за большой горою,
Наше солнце – за чужой горой…
Ни веселья, ни тоски не скрою.
Подавлюсь весельем и тоской.
С кем теперь ты, вдовая невеста,
Славная подруга давних лет?
Хорошо жилось нам, хоть и тесно
(Комнатушек тех давно уж нет)…
Как теперь ты, матерь-одиночка,
Иль на все махнула: мать-растак?!
Как сынок наш? А моя-то дочка
Без меня (опять же) подросла…
Сколько намутил?.. Веков не хватит
Замолить мне мой беспутный путь.
Знаешь, вдруг накатит на закате —
Не всплакнуть, не вскрикнуть, не вздохнуть.
Умереть – поверишь ли? – не страшно,
Страшно жить, когда растет, как горб,
Груз ошибок и обид вчерашних —
Столько их, что не поднимут гроб.
Постарел – пою уже с надрывом,
Пью – с безумной и глухой тоской.
Наше солнце – встало над обрывом,
И пропало – за чужой горой…
***
Пролетели гуси – грустно прокричали,
Полетели следом пышные снега.
Утолил я голод – избыл печали,
И – что кол осинов – на сердце тоска.
Выйду за ворота – никого в округе,
Жмется пес бездомный: «Здравствуй, дорогой!».
Я и сам извелся – рад последней суке:
«заходи, гулена, посиди со мной…».
Посиди да выпей – нечего терять нам,
Скидывай одежки – печка горяча.
Эх, вдвоем оно-то мягче и в кровати,
Ну, а гостья греет – лучше первача!..
Что за свет, за гомон?.. Это плачут гуси,
Это ночь роняет чистые снега.
И одно лишь страшно: поутру проснусь я —
Никого в округе, на душе – тоска…
***
– Погоди!..
…В ответ рукой помашешь.
Сядешь в поезд – дальше от беды!
Сажа будней наглухо замажет
Наших встреч неверные следы.
Не напишешь.
Ну и Бог с тобою,
Стороною обойду вокзал —
Там все так же ходит тот же поезд
И сквозят с небес твои глаза.
Вот и все…
И снег летит, как пепл
Нами позабытого костра.
У огня чужого не заметил,
Как душа обуглилась до тла.
***
Он умирал. И снилось ему поле.
Дорога… У обочин – облака.
И за дорогой – через поле – поезд.
И женщина бежит издалека.
Бежит и машет трепетно рукою.
И, падая в траву, встает опять.
И между ними – поле, длинный поезд,
И тень от облаков растет, растет.
Все шире тень. И даль – как будто в саже,
И поезду скончанья не видать.
А девушка бежит! И машет, машет…
Бежит. И все не может добежать…
***
У моей печали – ни моста, ни брода.
У моей кручины – ночь без берегов…
Эх ты, путь-дорога, – прямо за ворота!
Вышел, будто канул. И бывал таков.
Снится дом на круче. В доме – молодица.
Пригляделся: братцы, да никак – жена!
Я к ней было с ходу – дыбом половицы,
Кулаками машет – ожила! – стена…
Я и так, и этак. Слышу: квохчет теща,
Зелена, и космы – с головы до пят.
Я и год забыл тот, только знаю точно:
Не один над нею плакал листопад…