Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 5

Нас посещала фрейлина Россет, когда не дежурила при дворе. Иногда мы вместе шли с ней наверх, к Александру, слушать сказки, кои он сочинял летом. Чаще же она шла к нему одна. При жаре наверху он сиживал в халате без сорочки, а иногда раздевался чуть ли не до наготы. Немудрено было бы застать его там в таком виде. Я посылала узнать, можно ли войти. Сердце мое мучительно трепетало, оттого что они без меня подолгу беседовали.

Как досадно, что с ней ему весело, а со мной он зевает. Я и без того в свете маску равнодушия и холодности надеваю. Из-за его ревности никаких чувств не могу выказать. Как же он этого не разумеет? Но сам он дает более оснований для ревности! Пушкин – мой муж – должен принадлежать одной женщине. Женке своей! Не приходит же мне в голову ревновать Александра к графу Васильеву, который и в четыре поутру навещает Александра, слушает его новые сочинения. Или к Василию Андреевичу Жуковскому. Я люблю приятелей его. В особенности – Нащокина. Он умеет приходить на помощь! Для него я летом вышивала, но шелку не стало и взять его из-за карантина было негде.

Я решила понемногу помогать Александру. Переписывала его черновые записки. Все лето он непрерывно читал стихи, я даже уставала их слушать. Понимает ли он это, когда пишет обо мне:

Да, я вышиваю, думаю о будущих детях, о проказах слуг, на мне дом, право. А он только стихи мне читает или выговаривает, как я должна себя вести. Представляется, что стихи ему дороже меня, и однажды я в порыве даже сказала ему об этом, не сдержавшись, увы, в присутствии знакомой дамы: «Господи, до чего ты надоел мне своими стихами, Пушкин!» Он назвал мои чувства откровенностью малого ребенка. Да-да, я малый ребенок! Мне столь немного довелось бывать с моим отцом. Оттого-то ищу отцовской заботы в муже моем. Неужели он не уразумел, что нужен мне весь, целиком. Он, душа его, а не стихи!

Разве что летом прогуливались мы вечерами у озера, посещали представления в Царскосельском театре. Когда я упрекнула его, что мы мало проводим времени вместе, что он не целиком принадлежит мне, он отвечал, что не женщине восемнадцати лет управлять мужчиною тридцати двух лет. Впрочем, после этого он из Петербурга привез мне, обиженной на него, дорогую турецкую шаль в подарок. Я не выказала ему огорчения от того, что шаль оказалась вся исколота и окурена из-за карантина.

Как мне дороги его любовь и внимание! Как хочу поберечь его от мелких забот, в особенности с мошенниками слугами, но самой трудно разбираться с ними. Покамест же он сам увольняет слуг, замеченных в нечистых делах. А ведь Пушкин и без того занят, работает и днем, и ночью, чтобы заработать нам на существование. При его изумительной лени это трудно. Не оттого ли он ужасно нервен? Домашние нужды ему в тягость, он часто впадает в меланхолию, тоскует, и только шуткой возможно отвлечь его в такие мгновения.

Полагаю, что отныне он будет занят еще более прежнего. Его Величество определили Пушкина на службу. У меня появились надежды, что жалованье поправит дела и появится у нас каша в горшке, как было угодно выразиться Его Величеству. Ах, как хотелось бы мне выкупить бриллианты мои и Маминькины, заложенные у Веера.

Бесценный друг мой, помилуйте, давно я Вам не писала, а между тем должна была поделиться главной новостью, да все ждала определенности моего положения. Поздравьте меня и Александра! Мы ожидаем младенца! Я преисполнена новых, не объяснимых вполне чувств, прислушиваюсь к себе. Отношение мое к мужу стало иным. Я безмерно люблю отца моего будущего дитяти, мы начинаем находить гармонию друг в друге, коей, признаться, не было прежде в столь полной мере. Моя застенчивость перед Александром сменяется доверительностью. Он платит мне пылкой любовью, нежностью, заботливостью необыкновенной. Огорчительны лишь мои головокружения. В нынешнем положении они натуральны. Приходится смиряться и терпеть.