Каких только желаний не бывает. Бывают мимолетные, бывают серьезные мечты. Иногда желание такое нестерпимое, но что-то мешает его исполнению, а потом оно вдруг исполняется… но все уже так поменялось, что сбывшаяся мечта становится обузой. Где-то это было? Ах да, у Пушкина…
Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Наина…
Там пам-пам… вот уже и слабоумие подкрадывается на мягких лапках. Нет, все не так! Не получается по признакам. Стихи я должен помнить, а вот зачем сел в трамвай – нет.
– Уже неплохой результат! – похвалил себя Алексей. – Суть я помню. Сейчас вот вспомню полностью. Так… Сосредоточился! Что же дальше?
Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось по несчастью.
Мое седое божество
Ко мне пылало новой страстью…
И между тем – я обмирал,
От ужаса зажмуря очи;
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал…
– Коварная память, – пробормотал пожилой мужчина, аккуратно шагая к воротам, – стихи и прозу помню… по строчке.
Бывает и так, что до обидного мечта не исполняется, а после оказывается, что и к лучшему это все было. Не нужно прогибать под себя изменчивый мир, а лучше прислушаться к его заботливому шепоту. Вот, например, Сенька из второго подъезда мечтал, грезил о мотоцикле. Собирал каждую копейку, хватался за любую подработку. Отказывал себе везде, где только мог. Знал все модели и мог собрать и разобрать любой мотоцикл по винтикам. Купил. Хвастался. Протирал мягкой тряпочкой. Ездил по двору и окрестностям. Красовался. А потом что-то не рассчитал, не вписался в поворот и упал с мотоцикла в овраг. Ногу сломал и долго потом лечил. Сложный перелом там был, в больнице лежал. Вот пока он там на вытяжке валялся, его чудо-технику и украли. Ну, как украли? Друзья покататься взяли да и не разъехались с трамваем. Один погиб, а второй инвалидом остался. Как выяснилось вскоре, вроде какой-то болт не зажат был… Так Сенька все про свою мечту понял. А как вылечился, женился на Машке, она всю жизнь его любила. Три пацана сейчас у них растут. А Сенька к технике сейчас сам не подходит и детей не пускает.
«А что же я хотел в жизни вот так, с замиранием сердца, до забвения?» – размышлял Алексей, тихонечко шлепая по раскисающему снегу. Он потянул на себя дверь подъезда…
Распахнулась дверь комнаты, и влетела Аленка. Ее глаза светились от счастья, она затанцевала по комнате, напевая веселую песенку.
– Что тебя так обрадовало? – Я нехотя оторвался от бумаг на письменном столе. Сроки написания диссертации горели. Материала хватало, а усидчивости нет – я искал любой повод, чтобы отвлечься от написания. Критический срок неумолимо приближался, а работа не двигалась. Это раздражало.
– Я беременна! Ура-а-а-а! – улыбаясь и вальсируя по комнате, она распахнула руки.
– Ура! – Я вскочил, едва не перевернув стол. Бумаги рассы́пались и кружась полетели на пол, повторяя движения жены. Я подхватил ее на руки и, смеясь, мы продолжили танец. В комнату без стука бесцеремонно вошла Серафима Андреевна, натянуто улыбаясь:
– А что тут за веселье?
– Мама, Аленка беременная. Ты скоро станешь бабушкой, – радостно закричал я и бросился к ней. Но, не добежав полшага, словно ударился о бетонную стену ее резких слов.
– А меня спросили? Хочу ли я ребенка? А я не хочу!!! Молодая еще я!!! Не хочу угробить свою жизнь на этого… – завизжала мать. Ее буквально трясло от негодования.
Мы в растерянности замерли. Аленины глаза наполнились слезами, вот-вот готовыми пролиться. И непонятно было, чем обернутся эти слезы: моросящим дождиком или смертельной разрушительной бурей, сметающей на своем пути все живое. А мать, не замечая ничего вокруг, неслась дальше.
