«Завтра же пойду в ОВИР и подам заявление на выезд!», – решил он, переводя дух на эскалаторе.
Мимо проплыла реклама, приглашающая провести недельку на солнечном бреге Анатолии.
По внутренней трансляции задушевный женский голос на все случаи жизни предлагал гражданам какие-то прокладки.
Толпа молодых и старых вкладчиков «МММ», обманутых двумя братьями-греками в третий раз, с плакатами и транспарантами ввалилась с улицы, громко скандируя: «Свободу Мавроди! Мавроди в Думу!»
Красноармеец в буденовке с плаката «а ля РОСТА» указательным пальцем добивался ответа на вопрос: «А ты отнёс свой приватизационный ваучер в „Хопёр“?»
Газеты излагали курьёзную историю о том, как в пылу приватизации муниципальной собственности был продан троллейбус вместе с сидящими в нём пассажирами.
Общественность жадно искала вождя с харизмой.
Жизнь, несмотря ни на что, продолжала бить ключом.
Жуткую картину абсурдной действительности смягчали только фильмы ужасов, регулярно показываемые по НТВ.
Когда Семён Моисеевич, усталый и разбитый, потихоньку, чтобы не разбудить жену, приоткрыл дверь в свою двухкомнатную квартирку, он увидел перед собой тревожное лицо жены.
– Ты почему не спишь, Нора?
– Ой, Семён, я не могу и глаз сомкнуть, после того как позвонил какой-то Паниковски. Я только что прилегла, как зазвонил телефон и…
– Чего ему от меня надо? – осторожно поинтересовался Кислярский. Он никогда не посвящал жену в свои мужские дела, тем более в такие.
– Спрашивал какую-то статью, которую ты ему обещал.
– Ничего, подождёт. Ты ложись, Норочка, время позднее, а я тут сам поужинаю и посижу, поработаю.
– Сёма, что с нами будет? Встретила Мееровичей, они говорят, что все собираются в Израиль, потому что скоро начнутся погромы.
– Не слушай ты этих Мееровичей, – разозлился Кислярский, но вспомнив про инцидент в метро, смягчился и сказал: – Всё будет хорошо, Нора. Зачем нам Израиль? Кто там нас ждёт? Если бы нам было хотя бы по сорок… Борька не приходил?
– Нет. Я им сама звонила, жар у Иосеньки уже понизился, приходила врачиха и сделала укол, так что всё…
– Ну и отлично. Оставь меня одного, Нора. Я устал.
Жена пошла в другую комнату, вспоминая на ходу ещё какие-то подробности длинного дня, в течение которого Кислярского не было дома, но делала она это уже по инерции. Да и Кислярский уже не слушал её, а прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку кефира, отрезал несколько кусков «молочной» и начал есть свой студенческий ужин.
Теперь он жалел, что в своё время у него не хватило силы воли сразу дать от ворот поворот хаму из американского посольства. И как он ловко подошёл тогда к Семёну Моисеевичу, сыграв на общности этнических интересов! Новоиспеченный американец поведал ему, как семье Паниковских удалось получить иммиграционную визу в Америку. Семья, якобы, в своё время сильно пострадала от советской власти, в частности, его родной дядя Миша, уважаемый житель Бендер, в тридцатые годы пал жертвой то ли индустриализации, то ли коллективизации.
И Кислярского подкупило уважительное и внимательное отношение к его проблемам, обещание помочь с визой в Израиль и даже в Штаты («Зачем вам, уважаемый господин Кислярский, ехать в прифронтовую страну?»). Американец поначалу просил быть его консультантом по бытовым и техническим вопросам в Москве, а потом стал проявлять интерес к экономике и к научным исследованиям в институте, а затем плавно перешёл к просьбам предоставить кое-какой закрытый материал из сектора, в котором трудился Кислярский.
