Привычные к разному шуму дрессированные лошади почему-то испугались визга тормозов. Или они что-то почуяли…
“А если рядом медведь?” – пронеслось у меня в голове в тот момент, когда обезумевшие рысаки понесли в лес.
Пустившись в галоп, они проскакали мимо застрявшей машины со съемочной группой. Поводья до боли врезались в обожженную ладонь, но я была не в силах притормозить лошадей. Сани так трясло, что с поездкой на трамвае и не сравнить.
Я не могла присесть. Стояла, вцепившись в поводья, и понимала, что больше не за что ухватиться. У дрессировщика был опыт в управлении гужевыми повозками, и его солдатские сапоги не сравнить с туфельками, сшитыми по моде прошлого века. Нарядная обувка скользила, не помогая удержать равновесие, и на новом крутом повороте я упала с саней. Отпустила поводья, сообразив, что если продолжу за них держаться, мне может изуродовать или вовсе оторвать руки.
Лошади с безумным ржанием умчались прочь, а я осталась лежать на дороге. В мыслях благодарила корсет с кринолином за надежную защиту костей и песцовую шубку за мягкость. Широченная юбка на прочном каркасе мешала встать на ноги. Я кувыркалась в снегу, перекатываясь румяным колобком, и вдруг… Снова у меня сердце замерло, как в тот момент, когда рысаки понесли под скрип тормозов грузовика киностудии.
Кто-то сильный поднял меня. Рывком поставил на ноги и прижал к дереву, придерживая за плечи.
Я вздрогнула и посмотрела перед собой. Затуманенный тающим снегом и мистическим страхом взгляд прояснился… Я увидела его…
Он был похож на графа с портрета, но лицо моложе и шире. Длинные светлые волосы отливали золотом в солнечных лучах, пробивающихся сквозь сплетение заснеженных ветвей. Необычайно яркие зеленые глаза смотрели не мигая, будто заглядывая в самую глубину души. Этот взгляд пронзал меня насквозь, заставляя кожу покрываться мурашками и не давая возможности сделать вдох. Я не могла ни дышать, ни говорить.
Не понимала, кто передо мной и чего ему надо. Упыри под солнцем не ходят и на свету не стоят. Одет он был не как в былые времена и точно не по-советски. Кожаная куртка, почти как у довоенного чекиста, но другого фасона: короче и шире в плечах, а еще с длинным поясом. Брюки тоже кожаные и темно-красная футболка или майка с непонятным, ненашенским знаком.
– Ты американец? – сперва я начала дышать, и словно загнанная лошадь хватила ртом ледяного воздуха, а потом у меня сами собой вырвались эти слова.
Лохматый блондин выдержал паузу, и только я подумала, что мне пригодится знание иностранного языка, как он ответил со странным резким акцентом.
– Нет, я нелианец, – и уткнулся носом в ложбинку моей высоко вздымающейся от волнения груди, приподнятой корсетом.
Можно сказать, парень редкой национальности упал мне на грудь, как делали гусары, утопая в объятиях красоток. Он дышал в меня, и щекочущий жар его дыхания согревал нежную кожу.
Вокруг нас на морозе клубился пар. Поведение блондина было слишком странным, но почему-то меня оно не пугало. Я чувствовала себя так, словно давно с ним знакома и мы любовники. Его необычный знак внимания пробуждал затаенную порочную страсть, подгоняя сердце биться еще чаще, хотя казалось, быстрее уже просто некуда, только если на разрыв.
Отлипнув от моей груди, нелианец понюхал щеку и медленно провел по ней костяшками пальцев.
– Дай мне раненую руку, – попросил он.
