После этого мы не разговаривали.
Я не могла поверить, что на меня напали со стороны полиции. Что случится со мной, если даже полиция не могла мне помочь? Они были моим последним остатком человечности в этом мире. Что мне оставалось? Как я выживу среди таких, как Лебедев, который пытался меня убить?
Я безучастно сидела на заднем сиденье и смотрела в затылок Ильи. Наши глаза снова встретились в зеркале заднего вида. Его взгляд был таким тёмным и непроницаемым. Что же теперь будет со мной?
Теперь я боялась полиции так же, как и Лебедева. Илью я боялась лишь чуть меньше. На сегодняшний день он дважды спас меня и не причинил мне вреда, но это не значит, что он этого не сделает.
Этот человек может меня защитить.
Мы проехали через город и оказались в том же месте, откуда начали сегодня утром. Оба автомобиля въехали в район затона реки.
Я сидела на заднем сиденье, когда Илья вышел и направился к моей стороне машины. Он открыл дверь:
– Пошли. Я отвезу тебя ко мне.
Илья
Я придержал дверь и наблюдал, как Ева осторожно вышла, двигаясь так, будто каждый шаг отдавался болью в её теле. Она прижимала рюкзак к груди, словно он был щитом, и опустила голову, пряча лицо под спутанными прядями волос. В мягком свете уличных фонарей складов и зданий её фигура казалась почти нереальной – хрупкой, как тень на грани исчезновения.
– Смотреть вперёд, – сказал я, обводя взглядом своих людей, кто осмеливался взглянуть на неё.
Мои люди почтительно отвернулись, делая вид, что не замечают состояния её лица.
Я повёл её наверх, используя это время, чтобы взять эмоции под контроль. Но когда я открыл дверь и она вошла внутрь, мне пришлось проглотить весь гнев и ярость, которые снова поднялись во мне, когда я посмотрел на неё.
Она остановилась посреди просторной комнаты, и свет встроенных светильников, мягко льющийся с высоких потолков, безжалостно высветил её лицо. Левый глаз уже начал заплывать, кожа вокруг натянулась, приобретая багровый оттенок. Щека пылала ярко-розовым, как след от удара, оставленный кулаком того ублюдка. Губа треснула, и под носом застыла корка крови, размазанная неровными полосами. Её лицо было словно холст, на котором кто-то с яростью выплеснул свою злобу. Я хотел убить подонка, который её ударил. Я сделал глубокий успокаивающий вдох.
– Нужно приложить лёд к этому глазу, – сказал я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё полыхало.
Ева подняла на меня взгляд, но промолчала.
Я зарычал, не в силах сдержать раздражение:
– Ева, чёрт возьми, скажи, что тебе нужно.
Её губы дрогнули, и я увидел, как она борется, чтобы не развалиться на куски.
– Я боюсь полиции, – прошептала она, и этот шёпот был тяжелее крика.
– Тебе не обязательно возвращаться к ним.
Она смотрела на меня, и в её глазах плескалась такая печаль, что я почувствовал, как тону. Ева боролась с собой, чтобы не заплакать, и это было мучительно наблюдать. Она не плакала, хотя я знал, что ей этого хотелось.
– Хочешь, я вызову врача?
– Нет, спасибо, – её голос был тихим, но твёрдым, будто она цеплялась за остатки контроля.
Я прошёл к кухонной зоне, где чёрный мрамор столешницы блестел под светом. Открыл холодильник, вынул пару гелевых пакетов со льдом, которые держал для таких случаев, и аккуратно положил их на стойку.
– Приложи к глазу. Это снимет боль.
Она посмотрела на пакеты, но не двинулась. Её пальцы нервно теребили ремешок рюкзака, и я заметил, как дрожат её руки.
