Он был в черном костюме, подчеркивающем спортивную фигуру, но без галстука. Алиса потянулась за билетом, но он поднял его выше.
— Почему? — выдохнула она. — Почему ты здесь?
— Люблю Мартынова. Ну, почти, — он усмехнулся, заметив её изумление. — Отец спонсировал его последний тур. Думал, это поднимет наш культурный имидж.
Охранник, увидев Максима, резко выпрямился:
— Господин Ковалёв! Простите, я не знал, что дама с вами…
— Ничего, — Максим показал ему приглашение.
Зал литературного клуба «Амфибрахий» был полон. Алиса прижалась к стене, стараясь не привлекать внимания к своему обычному вязаному платью и стоптанным ботинкам. Вокруг кружились женщины в вечерних нарядах, мужчины в смокингах, звенели бокалы с шампанским. Она потрясла приглашение, будто проверяла его реальность. Потом бережно сложила пополам и сунула в карман, пригладив рукой.
— Десерт, мадемуазель? — Официант протянул серебряное блюдо с миниатюрными эклерами. Алиса покачала головой, чувствуя, как желудок сводит от запаха шоколада. Ела в последний раз утром, наспех, потом полдня отработала в кафе, пообедать не успела, нужно было вернуться домой, поставить маме укол, сбегать в аптеку, выгулять соседскую собаку за деньги. Только потом она собралась на вечер.
Они прошли в первый ряд. Алиса едва слышала вступительные речи, всё ещё пытаясь понять, как Максим оказался здесь. Он развалился в кресле, будто на диване, но пальцы нервно барабанили по подлокотнику.
— ...истинная литература рождается в боли, — голос Мартынова, чуточку хриплый, заполнил зал. Алиса замерла, забыв дышать.
— Ты плачешь? — Максим наклонился, удивлённо глядя на нее.
— Нет. Это… соринка, — она быстро смахнула слезинку.
Он протянул платок. Шёлковый, с монограммой “М.К.” Алиса отказалась, но он сунул его ей в руку:
— Держи. Мартынов ненавидит слюнявых фанатов.
Алиса глянула на него с недовольством, даже тут ему удалось поддержать так обидно.
После лекции Максим ловко провёл её через толпу поклонников к служебному выходу. В узком коридоре пахло свежесваренным кофе.
— Спасибо, — пробормотала Алиса, протягивая ему платок. — Но я бы справилась сама.
— Не сомневаюсь, — он прислонился к стене. — Но тогда бы не увидел, как ты еле сдерживала слёзы.
— Я не плакала!
— Лжёшь. Как и твой любимый Бродский. — Он выдохнул. — “Слезы — это письмена, которые никто не прочтёт”.
Алиса уставилась на него, округлив глаза. Максим Ковалёв, мажор, который так грубо на нее поспорил, цитировал Бродского? Мир перевернулся, не иначе.
— Ты… читаешь стихи?
— Удивлена? — Он усмехнулся. — Я ещё и пишу. В школьной газете писал, пока отец не сжёг все номера и не закрыл нашу редакцию.
Они вышли на задний двор, где тусклый фонарь освещал мусорные баки. Потом прошли вперед к улице и Максим внезапно схватил её за руку:
— Смотри.
На кирпичной стене висел постер Мартынова, изрисованный граффити. Кто-то вывел аэрозолем: "Правда — это боль".
— Твоё художество? — Алиса повернулась к нему.
— Нет. Но могло бы быть и моё. — хмыкнул он.
Он стоял слишком близко. Алиса вдруг заметила тонкий, словно ниточка, шрам над его бровью. Ей захотелось коснуться его, спросить, откуда он. Вместо этого она шагнула назад:
— Мне пора. Мама ждёт.
— Я подвезу.
— Нет! — Она резко одёрнула руку. — Я не собираюсь быть ставкой в твоей в игре с друзьями.
В его глазах мелькнуло что-то, но он тут же засмеялся:
— Какой пафос. Прямо героиня дешёвого романа.
