— И, на мой взгляд, время прикосновений еще не настало, — я тщательно взвешиваю слова. — Но, возможно, скоро… Вы весьма проницательны, Граф.
— На самом деле, Крис, я запутался в вашей шараде. Все мои предположения заходят в тупик. Похоже, в этой истории вымысла больше, чем правды. Вы старательно заметаете следы и все же не настолько хорошо, чтобы я потерял надежду докопаться до сути. Идеальных преступлений не бывает. Вот и вы попадетесь на мелочи, так и знайте.
— Любопытно, что вы заговорили о преступлении. — Я откидываюсь на спинку кресла. Граф внимательно смотрит на дорогу, но, уверена, ловит каждое мое слово. — Потому что именно сейчас Ксения садится на край матраса, подтягивает к себе ноги и аккуратным, но настойчивым движением закрывает книгу, которую читает Глеб...
— Повремените со сказкой, Шахерезада, — останавливает меня Граф. — Мы приехали.
Увлеченная своими переживаниями, я впервые за долгое время смотрю в окно машины, и кровь отливает от лица.
— Неужели вы ни разу здесь не были? — Граф открывает мне дверь. Я выхожу, путаясь в ногах. — Или не ожидали, что об этом месте знаю я?
И то и другое, Граф.
Я чувствую легкую тревогу от того, как много он знает, но куда острее ощущаю трепет и что-то, похожее на преклонение. Впервые вижу дом моего Глеба воочию, а не на фото. Это строение — пусть и заброшенное, обветшалое, с криво заколоченными окнами — величественное. Оно словно живой организм. По влажным деревянным стенам ползет виноград, его зеленые листья на солнце кажутся прозрачными. На крыльце, подставив пушистое брюшко теплым лучам, лежит толстый рыжий кот — лениво отмахивается от мухи. Из окна, проскользнув между прибитыми досками, выпархивает воробей. На широком балконе второго этажа растет береза, трепещут яркие желтые листочки.
Ветер дует чуть сильнее — и на голову, словно серпантин, кружа, осыпаются золотые кленовые листья. Один из них падает мне на плечо.
— Это вам, — я протягиваю листок Графу.
— Благодарю, — он сует подарок себе за пазуху. Затем поднимает с земли коричневый гладкий орех каштана. — А это вам. Теперь он будет не только у Глеба, но и у вас.
Прячу каштан в карман куртки.
— Зайдем? — предлагает Граф.
Киваю.
Он достает из багажника лом и, как настоящий преступник, одним движением взламывает ржавый амбарный замок.
— Я первый, Шахерезада. Дом слишком старый, не до любезностей.
Граф необычайно заботлив. Или просто хочет первым увидеть то, что скрывается внутри.
Следую за ним в гостиную, совмещенную с кухней, — помещение занимает почти весь первый этаж. Граф ломом вышибает приколоченные к окну доски, и комнату заливает густой солнечный свет.
Я испытываю странное чувство, похожее на ностальгию, но не свою, а чужую — ностальгию человека, полгода назад рассказавшего мне об этом доме.
Затянутые паутиной колесные диски, как медали, рядами висящие на стене, отбрасывают на пол солнечных зайчиков. На широком столе стоит покрытый коричневым налетом граненый стакан с остатками полевых цветов. Стебельки похожи на паутинки, дотронешься — и превратятся в пыль. Дверца сушилки над жестяной раковиной покосилась. На маленькой плите нахохлился ржавый чайник. Все старое, покрытое пылью и паутиной, изъеденное мышами и жуками, но ощущение такое, будто дом продолжает жить без хозяев.
Делаю шаг — и в широком солнечном луче взмывает облако пыли. Звонко чихаю. Граф оборачивается.
