−
Добей, вон того! Шевелится паскуда – знать живой! – раздалось снова и Яков увидел невысокого в серой офицерской шинели человека в папахе, с шашкой на боку и с наганом в руке. Он шагал в высоких оленьих унтах вдоль растерзанного обоза и крутил головой. Определив цель, стрелял в упор в лежащих, раненных, но видимо еще живых, красноармейцев.
В этом человеке сразу угадывался начальник и офицер.
Якову стало дико страшно, и он зажмурился, ожидая выстрела в голову. Выстрела не последовало, но хруст снега под оленьими унтами раздавался, показалось, все ближе и было понятно, что скоро подойдут и к нему.
− Слушайте, господин поручик, − раздалось впереди, и Яков снова открыл глаза и увидел, как к офицеру подошел мужик в коротком полушубке, собачьих унтах и шапке-папахе, скроенной из оленьей шкуры. Шапка торчала словно пирамида, а прямой олений мех топорщился нескладно во все стороны.
− Чего тебе, Петровский? – откликнулся офицер.
− Слушай, Николаев, − мужчина, подойдя ближе, перешел на более близкую по форме манеру разговора, − надо бы ездовых поберечь, а то, кто с лошадьми, взятыми в обозе управляться будет. Скажи, чтобы твои не так сильно постреливали. Дай команду обозным отойти в сторонку.
− Спохватился, ты! Их уже почти всех покрошили, − отозвался поручик Николаев и глянул в сторону Якова через сани, что загораживали его от командира атаковавшего обоз отряда.
− Тут вот еще бабу прихватили. Сказывают женщина самого Нестора. Куда ее?
− Баба Нестора? Интересно. Заберем с собой. В хозяйстве сгодится. Красивая, небось? Говорят, любит Нестор красивых баб.
− Грузинка она. Черная как ворона, но такая справная на лицо, в теле бабенка. Есть за что подержаться, − заржал мужик в нелепой шапке-папахе.
Якову до дури стало страшно и уже не чувствуя тела, истекая кровью он замер, приник к снежному полотну дороги и ощутил, как между ног заструилась жаркая моча, вымачивая тяжелые утепленные штаны.
Николаев шагнул в сторону лежащего Астахова и скрип шагов по снегу был уже оглушительным, раздирающим перепонки и казалось, вот-вот расколется и голова. Яков подтянул ноги, превозмогая боль, сжался в комок, и стал ждать смертельного выстрела.
И тут вновь ударил пулемет. Голосок у него был несколько иным, и стало вскоре понятно, что бьют уже по тем, кто только что разгромил обоз. Могло показаться, что подошла поддержка со стороны Якутска, но атаки не последовало.
Вокруг засуетились, забегали, а Николаев побежал на ходу, отдавая команды:
− Все отходим! Уводите коней с санками! Петровский, займи оборону, сдержи красных на подходе! − раздался голос над Астаховым и мимо него, за убитым и теперь лежащим на дороге Еремой, прошагали ноги в знакомых унтах.
Заскрипели санки, и напавшие из засады стали уходить из-под огня по целине.
Яков понял, что угроза как будто миновала и теперь только нужно дождаться тех, кто придет спасти оставшихся в живых и снова потерял сознание.
Поручик Николаев мог быть доволен. Подготовленная, продуманная до мелочей засада дала результат – основные, наиболее активные бойцы отряда Нестора Каландаришвили были повержены. Среди нападавших потерь практически не было. Только двоих зацепило, когда бежали по целине к обозу.
Достался поручику и главный желанный приз – сам Нестор. Шутка ли? Знатный в Сибири лидер анархистов, а ныне большой воинский большевистский начальник, назначенный Москвой вершить террор в дальнем заснеженном углу нарождающейся новой, теперь уже большевистской Империи.
