А упомнишь ищо, как в пяток годиков лазал по кукухе дома дядь Савы? Ты ж емщо разок летал в сенцо. И как-то потом дядь Сава вилами тебя кружил, лишь б дух тебе вытрясти, а ты токм поспевал ржать пуще лошадок, да мыкал хлеще кобылок. Вот де в ту пору я и уразумела, что до горизонта ты, Гоня, де не пойдёшь, а попланируешь на орлиных перьюшков. То-то!
Кого б не пересекла на дрожках, тобою усё ухвастываюсь до потери воздушку. Мол, де глядите, ну бохатырь, молодец каков разросся. Не человек маленький, а дубище могучий. Дослужился, допотел до высокого чина. Не какой-т там ваш кассир, а ДЕ-Я-ТЕ-ЛЬ видите ль, искусств! Вот де чё я балакаю, ну и калякаю тож.
Ты своего братку-то ещё того? Вот де и ему калякала записочку. Шо как дела поначалу, а после опять на лик твой, Гоня, переключилась. Не в силах я перестать слезиться счастьем от того, что хоть один из нашенских Гордеевых таки смог вышкребаться и стать уважаемым хуманом, ейже Боже.
А упомнишь Вюську, шо де крючок носовой всё задирала, да знаться не желала с тобою? С той пасхи вот те и выскочила за Емельяна. Дубина эдакий, до вотжних же времён так ни черта не услуживает. Токм валандается, да упивается беленькой. Сам уж гонит в сарае с малых деньков, а теперь уж вымахал, а всё мамке шею ломает, иждивенец рогатый. Пошептываются, что Вюську поколачивает частенько, якобы та уж больно красива, да без хребта уродилась. Мож чё и жалеет, что женишка такого, как ты, Гоня, упустила, вот и уруки-то повесила. Ладн хоть сама не того, извиняй, Господи…
Без порожняков калякну, что тя сам всевышний отец уженаш уберёг от псин всех этих районных. Ты де хуман видный у нас, красной весь из себя и головастый. Мамка токм твоя всё льётся мне, мол, Гоне скокм годков, а всё соколом лётает без птички певчей у бочка. Гоня, я молюсь за тя каждый сумерчок, шоб ты не оказался из дырявых этих сатанистов. Не услуживай бабке болью. Ни мамка твоя, ни я не сможем ужиться в мирке коль узнаем, что ты заднеприводный, или как тамо у вас кличут эдаких сатанистов? Пущай тя Господь милует, да дарует неписанную лакомку, да деток птом, таких крох здоровеньких, де краснощёких. Ай баба обрадуется! Буду самой осчастливленной тёткой на сером свете эдаком!
Ладно уж, чёт я заклювалась рукой, надобно и чести унюхать, ежеднюшку покопать, да деду чё покромсать челюстями сделать, де самой уж чего мягкого побросать в топку, челюстя-то уж не те вовсе. А ты у нас ХОРДОСТЬ нашенская, дай Боже те сего светлого, да пущай путь твой буде наполнен натуральным счастием.
Утро 1 апреля 1837 года, как и полагается хорошей шутке, выдалось на удивление тёплым, несмотря на мрачные тучи и само событие, которое должно было состояться с часу на час в районе Тукуланы. Для человека, не интересующегося путешествиями и всячески лишённого энтузиазма заниматься географическими изысканиями, стоит отметить, что данная территория принадлежит ныне Якутии с ближайшим населённым пунктом Саамыс-Кумага (село Булгунняхтах). Сам же район, как и следует из названия (с якутского Тукуланы означает «место, занесённое песком»), уже давно напоминает верблюжий горб, где постоянные ветра и мерзлота сдвигают песчаные параболы в сторону тайги, лишая реку Лена некогда высокого загромождения. Ещё место славится пирамидальными камнями-ветрогранниками или дрейкантерами, а также фульгуритами – это такой спёкшийся песок, формирующийся ударом молнии.
