– Почему? – Лили дергает спиральный корешок на своей тетрадке. – Почему это важно? Случится что-то плохое?
Хороший вопрос.
В конце стола Алехандро наклоняется и кричит:
– Конец светаааа…
Я смеюсь.
– Может, не настолько плохое.
– Мисс Келси, а у вас внутри есть шедевр? – спрашивает Джэ, мальчик с растрепанными волосами и толстыми очками – и те, и те кажутся слишком большими для его головы.
Может быть. Наверное, нет.
Жизнь научила меня, что мои истории скорее всего слишком оптимистичны, слишком по-детски наивны, это не те безнадежно-депрессивные книжки, что сейчас становятся бестселлерами. Одна из причин, по которой я за последние два года не написала ни слова.
Без таланта к коммерциализации творчество и истории быстро превратились в трату времени, попытку эскапизма. Но я не собираюсь расстраивать детей правдой, ведь вдруг кто-то из них этот талант имеет?
– Мисс Келси? Алло?
– Простите. Ворон считаю. – Я улыбаюсь, думая о Ба, и продираюсь обратно к хорошим мыслям. – Может, у всех есть шедевры здесь, – я стучу пальцем по виску, – или, если быть точным, здесь, – я прикладываю руку к сердцу. – Но ты об этом не узнаешь, пока он не окажется здесь, – моя рука ложится на тетрадь Лили между нами, исчерченную фиолетовыми вихрями шариковой ручки. – Даже великие не знали, что они великие, пока они не сели и не начали писать. Если бы Ба была здесь, она бы вам рассказала.
Дети никогда не встречали Ба, но я столько ее описывала – энергичную богемную старушку, сражающуюся с «человеком» своей поэзией, – что они будто бы знакомы.
– Она дружила с лучшими авторами двадцатого века. Некоторые даже устраивали здесь автограф-сессии. Уильям Фолкнер, Айзек Азимов, даже Роальд Даль.
– «Чарли и шоколадная фабрика», – улыбается Лили. – Я в детстве очень любила эту книгу.
– Не удивительно. – Я толкаю ее локтем. – Ты странненькая.
– А вы здесь тогда уже работали? – Алехандро спрашивает серьезно.
– Ай, Алехандро! Как ты думаешь, сколько мне лет?
Он ухмыляется и пожимает плечами:
– Двадцать?
Я смеюсь.
– Вывернулся, молодец. Нет, мне на прошлой неделе исполнилось двадцать девять, если вам так важно знать. – Признание нелегко мне дается. Надвигается цифра тридцать, издеваясь над моими скромными достижениями. – Все эти мужчины умерли до моего рождения.
– А женщины? Были знаменитые писательницы? – Саанви наклоняется вперед, будто ответ значит для нее все.
– Конечно, за всю историю литературы было много знаменитых писательниц, но я не уверена, что кто-то из них раздавал здесь автографы. Придется тебе быть первой, Саанви.
В темных глазах загорается искорка. Вызов принят.
– Мисс Келси, а ваши родители тоже знали знаменитых писателей?
Я сжимаюсь в комок.
– Хм-м, вот этого я вам еще не рассказывала. – Я шевелю бровями. – У меня нет родителей.
Тишина за столом.
Я преувеличенно подмигиваю, чтобы снять напряжение.
– Загадочно, правда? Вдруг я вылупилась из яйца? Или прибыла с другой планеты?
Дети неловко улыбаются, понимая, что больше из меня не вытянут.
Ящик в столе Ба, письмо, запрятанное на самое дно…
Будто по команде детский отдел заполняет громогласная сирена.
Через секунду врывается Лиза.
– Келс, срочно. У нас проблемы.
На улице авария?
– Скоро вернусь, ребята. Пишите пока.
Я следую за Лизой по коридору.
– Что случилось?
– Наводнение.
Мы у входной двери – и правда, по Каштановой улице течет поток воды, лишь на пару сантиметров ниже тротуара.
