Когда время и звук встали на свои места, первое, что услышал Макар – дикий вопль Малькова. Тот присел, зажал левую руку между колен и скулил от боли:
– Ты чего такой костлявый? Бли-и-ин! Я, блин, уже и забыл, блин, что ты, сука, такой, блин, костлявый! Ай! – Он затряс повреждённой рукой. – Сука! – попытался ударить Макара ногой в тапочке, но потерял равновесие и упал на задницу. Другие «деды» и «помазки», лежавшие на койках, заржали,
– Что, молодые обижают тебя, Вова? – К Малькову подошёл Скрипченко, со смехом помог ему подняться, – ты скажи кто, я его порву, как грелку.
– Он уже своё получил, – важно сказал Мальков, морщась от боли и рявкнул на Макара, – что стоишь? Марш спать!
Макар не заставил себя упрашивать. Краем глаза заметил, что Скрипченко хочет добавить ему ускорения пинком, сам ускорился и мгновенно оказался в постели на втором ярусе. Скрипченко удивлённо посмотрел на него, на свою ногу, потом махнул рукой и повернулся к Малькову:
– Пойдём, догонимся, там ещё оставалось, – они, шатаясь, направились в каптёрку.
На следующий день выяснилось, что у одного из молодых сломано ребро, другой мочился кровью. «Почки отбили», ― сделал вывод Макар и задумался, хватит ли доказательств на уголовное дело. Получалось, что маловато. Записи на магнитофон в суде доказательствами не признают. Их можно использовать только для психологического давления. Да и мало их, в основном – на Малькова.
Вечером он должен был заступать в наряд на кухню. По установленному порядку, заступающие на дежурство после обеда должны были спать почти до ужина.
У входа в казарму Макара, направлявшегося к своей койке, остановил Мальков. Рядом с ним стоял ещё один «дед» по фамилии Мешалкин, который с наколкой «люблю покушать». Этот тоже уже дважды засветился в издевательствах над молодыми.
– Стоять, салабон! – Мальков правым кулаком легонько ткнул Макара в живот и поморщился, – с тебя рубль.
– За что? – Макар по-настоящему удивился. Про какие-то поборы, вымогательства он ничего пока не слышал. Машинально включил запись.
– Дедушкам на опохмелку, – пояснил Мешалкин и тут же завизжал громким шёпотом, делая страшные глаза. – Ты чё, не понял?! Рубь гони! – При этом он начал озираться, как бы готовясь ударить. Но вдруг в его глазах мелькнул испуг. Он дёрнул за рукав Малькова и показал ему глазами куда-то за спину Макара:
– Валим!
– Вечером готовься, – прошипел Макару Мальков и метнулся в казарму вслед за Мешалкиным. Макар оглянулся. От столовой в их сторону шёл старшина роты прапорщик Хмельков по кличке «Сашка Шмель». Вечно полупьяный и вечно злой, бывший боксёр, он наводил ужас на всю роту. В казарме всегда была идеальная чистота. Стоило ему заметить грязь где-нибудь на стыке плинтусов, – вся рота будет драить казарму по сантиметрам. В таких случаях Шмель вышагивал по казарме и лично контролировал, чтобы «деды» тоже работали. За малейшее упущение бил в морду. Причём, только старослужащих. А те потом отыгрывались на молодых. Поэтому Макар тоже рванул в казарму, от греха подальше. Когда старшина поднялся на второй этаж и прошёлся между рядами коек, Макар уже лежал под одеялом и делал вид, что спит.
Вечером он заступил в наряд на кухню. В процессе общения с парнями своего призыва выяснилось, что свои кровные рубли отдали «дедам» не меньше десяти человек. Причём, фамилии вымогателей все были знакомые. «Одни и те же твари, – размышлял Макар, – заведётся вот такая плесень в казарме, и никто их не одёрнет, даже такие же „деды“, хотя, могли бы».
