На соревнования по туристской технике нас с Морковкой не взяли. Морковка – моя одноклассница. Настоящее её имя – Лариса Морковина, но так она числится только по классному журналу. Мы же вспоминаем об этом только тогда, когда Ларису Морковину просят к доске. А так: Морковка и Морковка. Лариска, как все толстушки, добродушна и поэтому не обижается.
Морковку не взяли на соревнования из-за её пышных форм.
– Под тобой верёвка может оборваться, – сказал Витька Егоров, только что избранный капитаном нашей сборной. – Оставайся и вари с Дашковой суп. – Он солидно откашлялся. – Это тоже ответственно.
– Гусь лапчатый, – сказала Морковка, – это под тобой оборвётся! Сам и вари.
– У меня пальцы, мне мама не разрешает…
– А у меня их нет, – рассердилась Морковка. – Я тоже не варила. Я только яичницу с колбасой, когда бабушка надолго уходит.
– В суп надо класть мясо и картошку, – сказала я не очень уверенно.
– Картошку чистить долго, – решила Морковка. – Лучше макароны, они ещё полезнее.
Мы достали из рюкзака три больших пакета макарон и высыпали их в ведро с холодной водой. Затем подвесили ведро на палку над огнём и стали ждать, когда макароны сварятся. Прошло некоторое время – вода в ведре помутнела, и со дна начали идти большие лопающиеся пузыри.
– Смотри-ка, – опасливо сказала я, показывая на пузыри, – а это что?
– Это они варятся, – Морковка сосредоточенно мешала в ведре деревянной палкой. – Скоро тушёнку положим, она уже сваренная.
– Тут сам сваришься, – я сорвала ветку и стала махать ею вокруг себя, создавая таким образом вентиляцию. Морковка перевернула рюкзак и высыпала на траву десять банок тушёнки. Я вспарывала их ножом, передавала Морковке, а та вытряхивала их содержимое прямо в ведро. Пустая банка летела через её плечо. Скоро вся поляна за Морковкиной спиной покрылась раскореженными жестянками.
– Послушай, – Морковка нагнулась над ведром. – А он вылезать начинает…
– Пихай его назад! – я бросилась к Морковке на выручку.
С супом и в самом деле происходило что-то странное. Макароны сильно разбухли, слиплись в скользкий серый ком и шевелились как живые. Толкаясь и пыхтя, они поднимались всё выше и выше к предательскому краю ведра, выталкивая на своём пути нежно-розовые куски тушёнки!
Мы с Морковкой пытались затолкать их обратно, но наши попытки были малорезультативны. Взбунтовавшиеся макароны, пузырясь, выползали из ведра и всей своей мокрой и вязкой массой обрушивались на огонь, который шипел, изгибался многоцветными языками и отступал.
– Что же делать? – почему-то шёпотом спросила Морковка. – Они ведь все вылезут!
– Может, сорт не тот? Не для супа?
– А я почём знаю? – Морковка была готова зареветь.
Руки, щёки, голый живот её были перепачканы сажей, я взглянула на Морковку и начала смеяться.
– Ну, девочки, я смотрю, у вас тут весело. Значит, дела идут, – услышали мы густой и бодрый бас Кол Колыча.
– Идут, – подтвердила я. – Только через ведро.
Кол Колыч подошёл поближе, и выражение лица у него переменилось. С минуту он постоял, с недоумением глядя на то, что делается на костре, затем, как будто очнувшись, одним прыжком достиг ведра и схватил его за ручку. Обжегшись, он заскакал на одной ноге и выругался. Мы с Морковкой отвернулись и сделали вид, что оглохли.
– Ну вы и поварихи… – Кол Колыч, сидя на корточках, рассматривал чёрное от сажи ведро. – А ещё женщины, девушки то есть…
