Но сейчас он – в чужих руках.
На мгновение наши взгляды скрестились – как две острых шпаги.
Глаза Джесенель, хотя и имели прекрасный миндалевидный разрез, вместе с тем поражали своей бесчувственностью. В них было столько же жизни, сколько в рыбьих глазах. Они были холодны, равнодушны, пусты.
Не отрывая от меня своего акульего взгляда, Джесенель медленно склонилась к ребёнку и прикоснулась губами к его покрытой белокурым пушком головке.
Внезапная ярость затуманила мой взор.
Я рванулась из повозки, напрочь забыв, что железный наручник на запястье моей левой руки по-прежнему соединён толстой цепью с наручником Перевозчика. Цепь натянулась, и Перевозчик мгновенно отреагировал – дёрнул за неё и, резко потянув на себя, свалил меня наземь.
- Пустите меня! Там мой ребёнок! – Моя ярость обратилась в слёзы. – Мой сын! Дайте мне моего сына!
Перевозчик молча схватил меня за ворот, изо всей силы тряхнул меня и легко, будто я была тряпичной куклой, зашвырнул внутрь повозки.
Затем забрался туда следом за мной, достал из кармана ключ и, сняв свой наручник, приковал меня к железному крюку. После чего неожиданно, широко размахнувшись, влепил мне своей лапищей такую мощную оплеуху, от которой у меня зазвенело в ушах. В глазах сначала вспыхнули звёзды. А потом – свет в них совсем померк, будто резко наступила ночь...
Я очнулась от того, что меня сильно подбросило, и из-за этого в теле снова пробудилась боль. Наверное, колесо повозки наехало на камень, но Перевозчику ведь было всё равно: везёт ли он, к примеру, брёвна или – женщину, которая ещё недавно корчилась в муках на родильном ложе.
Открыв глаза, я вгляделась в окружавшие меня хмурые серые сумерки: дневной свет едва проникал сквозь узкую щель между плотными чёрными занавесками. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что это вовсе не занавески на окне и что путешествовать мне предстоит не в крытом экипаже с мягкой скамейкой. Я была заключена в клетку на колёсах, накрытую вонючими шкурами неизвестного мне животного. И лежала на куче запревшего сена, от которого исходил острый запах плесени.
Тянущая боль, зародившись внизу живота, медленно разливалась по всему телу. В промежности ощущалась тёплая липкая влага. Пахло кровью.
Вспомнив о снадобье, которое приготовила для меня добрая Джокоса, я свободной рукой пошарила вокруг себя в поисках корзины. Я помнила, как Перевозчик зашвырнул меня в клетку, словно старую ветошь, но не могла вспомнить, где в тот момент была моя корзина. Могла ли я уронить её? Или её забрал Перевозчик?
Мысль о том, что я лишилась провизии и лекарственной настойки, останавливающей кровотечение, наполнила мою душу отчаянием.
Без спасительного снадобья я вряд ли доеду до пункта назначения живой...
Опершись головой о решётку клетки, я встала на четвереньки. Медленно, превозмогая боль, подползла в один угол. Ощупала холодный сырой пол повозки с разбросанным по нему сеном. Ничего. Обшарила ещё один угол. Тоже безрезультатно...
Я напрягла зрение, пригляделась повнимательней – и в дальнем углу различила очертания, по своей форме напоминавшие корзину. А светлое пятно это, должно быть, холщовая салфетка поверх корзины.
Обрадовавшись своей догадке, устремилась туда, позабыв о том, что моя рука закована в наручник. Звякнула цепь, натянулась, удерживая меня.
Вытянув свободную руку вперёд, так далеко, насколько это было возможно, я, наконец, смогла дотронуться кончиками пальцев до корзины. С третьей попытки мне удалось зацепить ручку корзины и потянуть её на себя.
