– Впредь будь проворней, – заметила Дениз строго, но подумала, что схему коммуникаций придется все-таки изменить. – Вот, передашь, как обычно, – вручила ей свой ответ. – Но сначала приготовь ванну.
Энни сунула сложенную записку в лиф платья и, присев в торопливом книксене, побежала исполнять поручение. В ванной комнате зашумела вода, донесся лавандовый аромат... Дениз скинула старое платье, в котором изображала уайтчепелскую путану, и невольно припомнила: «Ты – не шлюха, моя лукавая Холли. Кто угодно, но не она!»
«А кто же ты сам? – пронеслось в ее голове. – Как узнать?»
Мысль оказалась навязчивой, и Дениз снова и снова гнала ее прочь, пока нежилась в теплой воде и вспоминала смелые ласки любовника, будто тавром выжженные на коже. Проводила дорожки по собственной коже, а мечтала о длинных ласкающих пальцах и, кажется, предвкушала новую встречу и новые ощущения, ими подаренные.
Что было совершенно недопустимо...
По крайней мере, в данный момент, когда мать одержима ее сватовством. И никакие доводы разума не способны усмирить ее планы...
Дениз в последний раз провела мыльной губкой по телу, обмылась и выбралась из воды, укутавшись в полотенце. В комнате Энни уже приготовила платье и подбирала к нему пару чулок...
– Дневное платье? – удивилась Дениз. – Мы ждем гостей?
– Не уверена, мисс, но мадам распорядилась, чтобы к завтраку вы спустились именно в нем.
Губы Дениз невольно поджались: мама снова что-то задумала, и она даже догадывалась, что именно.
– Так и быть, подай мне сорочку. – И она принялась одеваться, хотя с большей охотой укуталась бы в одеяло и, задернув плотные шторы, осталась в комнате.
Но разве мама позволит!
За завтраком мадам де Бланкар с аппетитом поглощала яичницу и бекон, то и дело поглядывая на дочь, лениво ковырявшуюся в тарелке. За столом, помимо отца, сидел белый, как лунь, джентльмен древнего вида, который беззубо ей улыбался...
Дениз улыбалась в ответ, но с таким видом, что всякий, хорошо ее знавший, не счел бы это улыбкой – скорее хищным оскалом.
Но мадам де Бланкар до оскала единственной дочери не было дела: она вела с гостем занимательную, как ей казалось, беседу и всеми силами вовлекала в нее свою молчаливую дочь.
– Я слышала, у вас в Лузли-парк разводят особую породу собак... Как же там? – попыталась припомнить она.
– Джек-рассел-терьеров, – подсказал с готовностью гость. – Это шумные, энергичные песики самого милого вида. Они вам понравятся, уверяю!
– Нисколько не сомневаюсь, – поддакнула леди, животных на дух не переносящая. И тут же добавила: – Наша Дениз, вы не поверите, обожает собак не меньше меня, особенно маленьких карги. Скажи, дорогая, не правда ли, карги такие милашки? У тебя ведь была одна в детстве, не припомнишь, как ее звали?
– Его звали Гром, и он был бульмастифом, – откликнулась дочь с мрачным видом, но мать улыбнулась.
– Вот видите, девочка обожает собак! Расскажите нам что-нибудь о терьерах.
– О джек-рассел-терьерах, – мягко поправил ее собеседник. – Ведь существует не менее тридцати пород разных терьеров, и путать их было бы преступлением.
– Совершенно с вами согласна, – поддакнула мать.
И Дениз захотелось провалиться сквозь землю, или вскочить, прерывая тем самым скучнейший тот диалог, и только строгий отцовский взгляд удержал ее от подобного шага.
А мистер Гольдберг, между тем, продолжал:
– Мой управляющий нашел сейчас славную суку, с такой родословной, что и во сне не приснится. Случим ее с кобельком из питомника – и потомство будет что надо. Я лично привезу вам щенка, мисс Дениз... если маменька ваша, конечно, позволит! – улыбался старик, а мадам, раскрасневшись, обмахивалась салфеткой.
