Читать онлайн Алтынай Мусина - Те, кто с ногтями

– Вечер в хату, – именно так начинается обычный день социального педагога Иллирии Арсеньевны.

Первый учебный день, осенний свет еще лениво струится сквозь жалюзи, а в ее кабинет уже с грохотом вваливаются главные герои местного фронта – Витя и Лёва, завсегдатаи педагогических разборов и участники бесконечной борьбы школы с подростковой анархией.

Они чувствуют себя здесь, как у себя дома. Ну а как иначе – за последние месяцы этот кабинет стал им чуть ли не второй квартирой. Каждый уголок знаком, как собственный карман, а настроение педагога они считывают с полувзгляда. И вот, словно не они только что грубо нарушили субординацию, с важным видом усаживаются напротив стола, излучая обаяние уличных джентльменов.

– Как ваши дела? – спрашивает Витя, светловолосый парнишка с лопоухой наивностью, которой давно уже никто не верит. Его глаза бегают по столу, в поисках чего бы такого взять и рассмотреть, будто он пришёл вовсе не к педагогу, а на выставку интересных безделушек.

– Всё хорошо, – отвечает Иллирия Арсеньевна, усталым, будничным тоном. – А у вас как? Как провели каникулы?

Сказано так, словно она не провела с ними два дня назад утро в отделении полиции, слушая, как их отчитывают за кражу в торговом центре. Но сейчас – новая сцена, и роль у неё снова учительская.

– Да отлично! Покурили, сейчас пойдем мелких гонять, – с усмешкой отвечает Витя. Его глаза становятся полумесяцами от удовольствия, а Лёва, кивая, начинает тихо смеяться, увидев, как у педагога уголки губ дрогнули в неуловимой улыбке, несмотря на строгость взгляда.

– Хулиганьё, – только и говорит она, и в этом слове – не упрёк, а привычная ирония. Она знает – они любят эти подначки, как любят сам процесс этой игры: педагог – нарушители, но без злобы, почти с теплом.

– Вы мне лучше помогите папки по местам разложить, – добавляет она, уже доставая из-под стола стопку бумаг. Она точно знает: при всей своей дерзости и браваде, эти мальчишки не откажутся помочь. Дело в том, что слушать её – это тоже часть их игры.

И в следующую секунду Витя и Лёва уже вскакивают и наперебой хватаются за папки, деловито разносить их к шкафу у стены. Педагог смотрит им вслед и улыбается – то ли с облегчением, то ли с грустью. Потому что в этих хулиганах – не только беда, но и надежда. Пусть и немного в разбитом виде.

Пока Витя и Лёва увлечённо перетаскивают папки от стола к шкафу, Иллирия Арсеньевна вдруг замирает, незаметно для них уходит в себя – вглубь памяти, в самый первый день, когда впервые переступила порог этой школы.

Тогда она ещё не знала, что каждый кабинет здесь – отдельная история, каждый ребёнок – целая повесть, порой без начала и конца, с оборванными страницами и шепчущими между строками трагедиями.

"У нас не сказать чтобы плохая школа, – сдержанно, но с ноткой тревоги говорила тогда заместитель директора по воспитательной работе, Таисия Альбертовна. – Но дети тут… непростые. Жизнью потрёпанные. Есть и из детских домов, и из неблагополучных семей. А есть и те, кто из благополучных, но всё равно заброшенные, словно игрушки в пыльной кладовке. Вроде бы целые, а всё равно сломанные. Они не злые, правда, нет. Просто научились жить с когтями и зубами наперевес – иначе никак. Есть и с диагнозами… как работать с ними, никто не знает наверняка. Придётся учиться на ходу."

С этими словами они как раз проходили мимо кабинета казахского языка и литературы. Из-за двери раздавались крики – резкие, нервные, почти звериные. Инстинкт заставил открыть дверь.

Внутри царил хаос. Взгляд сразу выхватил худощавого мальчишку с растрёпанными волосами, который стоял в центре класса с поднятым над головой стулом – будто гладиатор перед решающим броском. Его глаза метали молнии, вещи были разбросаны по полу, кто-то хихикал, кто-то прятался за партами. Учительница – женщина в годах – стояла в оцепенении, тихо бормоча что-то в попытке успокоить мальчика, но тот её даже не слышал.

Он напоминал фугу – опасную, раздутую, с иглами наружу. Чуть дотронешься – отравит. Или сам от страха взорвётся.

– Сорокин! Сейчас же положи стул и выйди из класса, – резко, но без надрыва сказала Таисия Альбертовна.

Ответом был лишь поток ругательств, короткий плевок из слов, и через секунду стул полетел в сторону одноклассников. Шум, крики, паника. Иллирия помнит, как сердце на миг остановилось.

Позже, когда мальчика забрала воспитательница, ей рассказали: диагноз есть. И с ним сложно. Но, признались, и без диагноза в нём столько внутренних «тараканов», что иной взрослый не справится.

"Вот он, первый опыт", – подумала тогда Иллирия Арсеньевна, сидя вечером в своей новой комнате, сжав в руках ручку как спасательный круг. Интересно? Да. Шокирует? Безусловно. Но именно в этот момент она поняла – останется. Потому что дети здесь не только сложные. Они настоящие.

Звонок на урок вырвал Иллирию Арсеньевну из воспоминаний, как хлопок ладони по воде – разбивая отражение и возвращая в реальность. Она моргнула, вернулась в настоящий момент, и взгляд её упал на двух своих "помощников", всё ещё копошащихся у шкафа.

Витя и Лёва стояли вплотную, спинами заслоняя содержимое, и что-то рассматривали с таким видом, будто нашли волшебный артефакт. Подойдя ближе, Иллирия Арсеньевна сразу поняла, что за "сокровище" попало им в руки – электронные сигареты. У Вити в пальцах блестела тонкая металлическая трубочка, а на лицах обоих играли одинаковые довольные улыбки, как у детей, застигнутых за шалостью, но не слишком этим обеспокоенных.

– Спасибо за помощь, мальчики! – с натянутой лёгкостью проговорила она. – А теперь вейп – мне, а вы – бегом на урок. А то мне ещё самой за вас по шапке получать.

– Откуда у вас? – прищурился Лёва, вертя вейп в пальцах. – Тоже курите? И с нами не делитесь?

– Ха! Конечно, – усмехнулась она, осторожно забирая устройство у него. – Забрала у таких же шалунов, как вы. А потом – на учёт, и в "чёрный ящик". Вредно ведь. Только вы этого пока не понимаете.

Витя хмыкнул, будто спорить не хотел, но и соглашаться не собирался.

– Чем вредно-то?.. Зато успокаивает, – пробормотал он, чуть толкнув Лёву в бок. Тот завис взглядом на ящике стола, будто в нём хранилось нечто магическое.

– Не успокаивает, – мягко, но уверенно произнесла она. – Это всего лишь обманка. Крючок, который заманивает в зависимость. Надеюсь, что если вам когда-то будет нужно успокоиться, вы просто придёте ко мне. Я всегда здесь. И слушать умею.

Она смотрела им в глаза – без давления, без нотаций. Только усталость и забота в голосе. Витя отвёл взгляд, Лёва кивнул, будто мимолётно, но в этом движении сквозила благодарность.

– Ну же, бегите на урок. И без шуму – вы же знаете, как оно бывает, – сказала она напоследок, открывая дверь и мягко выпроваживая их в коридор.

Мальчишки вышли, не споря. Впервые за долгое время – без кривляний, без реплик напоследок, без того привычного налёта бравады, которым они обычно прикрывали растерянность. Словно чувствовали: этот короткий, тихий разговор был важнее любого урока геометрии. Тут не было формул – только что-то, что резало глубже, чем циркулем по тетради.

В кабинете повисла тишина. Густая, как дым, и тёплая, как чай, остывший на подоконнике.

Иллирия провела рукой по лицу, затем вздохнула, открыла ящик стола и достала два вейпа. Повернула в руках, глядя, будто они могли дать ответы. Секунду – и снова убрала. Запрятала глубоко, в самый дальний угол, куда сама редко заглядывала. Туда, где хранились незаконченные письма, старые фотографии и все те тревоги, что каждый день медленно, но верно пробирались к ней под кожу.

Она на секунду закрыла глаза, будто сбрасывая с плеч чужие судьбы, обиды, глупости и крики. Как будто могла одним жестом прогнать тень усталости, что прижилась в её взгляде.

Замотав головой, смахнула со стола невидимую пыль и села за монитор. Папка с отчётами по правонарушениям за прошлый месяц открылась с тихим щелчком. Цифры и фамилии сменяли друг друга. Всё повторялось. Снова и снова.

Никита. Женя. Артём из 8-А. Марина с её побегами с уроков. Всё та же карусель. Всё те же лица.

Но она знала – за каждым именем не просто статистика. За каждым – боль, которую они сами не умеют объяснить. А её работа – не просто отмечать и докладывать. А понимать. Или хотя бы пытаться.

И пока кто-то внизу разгадывал уравнения и искал «икс», она искала ключ к сердцам, давно закрытым на все замки.

– Иллирия Арсеньевна, вас просят подойти в кабинет 211, – раздался робкий, но звонкий голос за дверью. В проёме показалась высокая, худенькая девушка лет шестнадцати, с лёгкими кудряшками у лица и аккуратным пучком на затылке. В руках она сжимала тетрадь, а на губах играла усталая улыбка.

Иллирия, подняв взгляд от журнального стола, прищурилась и чуть усмехнулась, узнав Алину – девочку из 9 «Д».

– Что опять, Алина? – спросила она, с иронией в голосе. – Никита с Женей?

Алина кивнула, закатив глаза и тихонько фыркнув:

– Как всегда…

Учительница вздохнула, встала, отложив бумаги, и, прихватив с подоконника блокнот, закрыла за собой дверь. Девочка терпеливо подождала и зашагала рядом с ней, вместе они направились по скрипучей лестнице на второй этаж.

Когда они подошли к двери 211 кабинета, оттуда доносился взволнованный голос. Внутри, как и предполагалось, Никита и Женя – два местных бедокура – стояли у доски, старательно изображая раскаяние, но едва заметно посмеивались, будто вся сцена – спектакль, в котором они уже не раз играли.

– Опять вы? – Иллирия даже не удивилась. – Ну и в чём дело на этот раз?

Учитель математики, Есения Евдакимовна, сухощавая женщина с усталым лицом, осунувшимися плечами и вечной пудровой пылью на щеках, всплеснула руками.

– Пока я у доски объясняла теорему, эти… – она сдерживала раздражение, – эти двое кидали в меня мелом! Мелом, Иллирия Арсеньевна!

Иллирия закрыла глаза, на секунду замерла, будто досчитала до десяти, и лишь потом заговорила – спокойно, но с тем ледяным тоном, от которого по коже бежал холодок.

– Сколько можно вас отчитывать за ваши бесконечные шалости? Вы нарушаете дисциплину, вы не уважаете учителя. Это не цирк, это школа. Сегодня же мы вызываем ваших родителей. Будете объяснять, в чём смысл ваших глупостей.

Она пересадила мальчишек за первую парту и сама устроилась позади, строго наблюдая, как они с неохотой открывают тетради. Каждый раз, как Никита начинал отвлекаться, она чуть постукивала по столу ручкой – напоминание о её присутствии.

Часом позже в кабинете социального педагога, под тусклым светом старой люстры, сидели две женщины – матери Жени и Никиты. Уставшие, с натруженными руками, они словно съёжились под грузом вины, будто сами были провинившимися школьницами. Женя и Никита сидели поодаль, мрачные, сжав губы до белизны.

Их злила не ситуация, а то, что их опять поймали. Что снова нужно слушать. Снова объясняться. Снова видеть, как мамины пальцы нервно теребят подол, а взгляд в пол полон немого упрёка.

А Иллирия сидела напротив – прямая, строгая и, в то же время, немного уставшая. Потому что видела слишком много таких разговоров, слишком много одинаковых выражений на лицах и слишком мало – настоящего раскаяния.

– Что ж, – начала Иллирия, обводя всех взглядом. Голос её был спокойным, но жёстким. – Думаю, мы все понимаем, почему мы здесь. И, если быть честными, это далеко не первый случай.