Вешнева ничего не ответила, только понимающе вздохнула.
Собственно, разговор был окончен.
– Вы извините, Вадим Валерьевич… – Актриса поднялась со стула. – Я зашла к вам просто так… пожаловаться… наверное, от отчаяния… Извините ещё раз.
Директор также поднялся со своего кресла.
– А помочь я вам, Ольга Александровна, думаю, немножечко смогу. – Он на пару секунд задумался. – Я выпишу вам материальную помощь.
Она сделала движение, но он не дал ей заговорить:
– Нет, это не в счёт зарплаты, это именно как материальная помощь. После репетиции, пожалуйста, зайдите в бухгалтерию. Я сейчас поднимусь к ним, там… прикинем что к чему, рассчитаем возможности… Много не обещаю, но по нашим возможностям… кое-что…
– Спасибо, Вадим Валерьевич. – Она благодарно улыбнулась. – Выпросила, всё-таки.
– Ничего. Это не вам, это для вашего ребёнка. Я всё понимаю.
Она ещё раз поблагодарила и направилась к двери.
– Только… – нерешительно остановил её Лавронов.
Актриса вопросительно оглянулась на него, и он опять получил возможность заглянуть в её глаза. И опять закружилась голова… и опять ему очень захотелось предложить… хоть это немыслимая, невозможная глупость… он хотел сказать ей… он хотел сказать … но сказал совсем другое:
– Только… попрошу никому из коллег не говорить об этом. Так… между нами. Чтобы обид не было.
– Хорошо, – поняла Вешнева и вышла из кабинета.
Лавронов сразу же поднялся на второй этаж и открыл дверь бухгалтерии.
Главный бухгалтер осталась не очень довольной мягкосердечием директора, считая, что актёры теперь сядут ему на шею. Но компромисс был всё же найден, и небольшая материальная помощь артистке с ребёнком выписана.
Этой ночью Лавронов в своём одиночестве долго думал о ней, вспоминая её лицо, заплаканные глаза, опущенные плечи, взволнованно вздымающуюся грудь, а также мельчайшие детали их первого большого разговора.
* * *
Наконец, наступил день открытия сезона.
Накануне этого события в городской газете вышла статья о театре, в которой корреспондент беседовал со служителями музы Мельпомены, страдающей, как и все прочие музы, от экономических безобразий.
Конечно, прежде всего, говорили о проблемах. Вернее, проблемы сами говорили за себя. Среди интервьюируемых – заслуженные артисты, художник по свету, режиссёр премьерного спектакля, главный режиссёр, заведующая труппой и, конечно, новый директор.
«Вот с каким настроением верные служители Мельпомены вступают в нынешний сезон, когда всё меньше думают о зрелищах и всё больше – о насущном хлебе:
… в новый сезон я вступаю со сложными чувствами. У нас ведь, кроме работы, ничего не осталось. Пока ещё это у нас не отобрали…
… я рада, что мы, несмотря ни на что, всё же открываемся. А, в общем, настроение, конечно, не самое лучшее…
… сейчас лично у меня груз страшного разброда в стране. Я подумал: а что же ждёт нас, работающих в театре? Но я рад, что даже в таких условиях мы всё же репетируем…
… я пришёл в театр после отпуска и сразу пошёл к руководству. Но заговорил почему-то не о зарплате, а о работе, о спектаклях, какие мне придётся оформлять. Я сам удивляюсь, какие мы странные люди…
… мне ничего не надо, кроме работы. От правителей я уже ничего хорошего не жду. Рада, что мы работаем над новой пьесой…
… у меня после всех этих политических театров какая-то пустота, ощущение ненужности, ничего не хочется. Но всё-таки надеюсь, что наступит стабильность и вокруг, и в душе. Устала…
