Отброшенный и контуженный, я долго не мог прийти в себя. Но сознания я не терял. Лев Сергеевич помог мне подняться и усадил за стол. На удивление, я увидел себя чистым, как будто не было этого страшного и несуразного взрыва. Вокруг тоже всё стало чистым.
– А с Лерой что?
– Что, что… Обидел хрупкую женщину…
– Она жива – нет?
Лев Сергеевич вздохнул.
– Давно в ней копилось, вот и взорвалась. Но ты не переживай, у ей сейчас другая жизнь пойдёт. Может, ишо лучше прежней…
– Надеюсь… Лев Сергеевич, вы мне объясните: это что за сон такой? Что за чертовщина?
Я с надеждой смотрел на Алаторцева, а он серьёзный такой, укорчиво головой качает: мол, такова жизнь.
– Смирись, Ваня, теперь уже ничего не поправишь, – задумчиво произнёс он. – Лера тебе правду сказала, чужие вы. А то, что она тебя отлаяла, так это по вдовьему делу положено. Расставила, так сказать, все точки над «и». А на слова не обижайся: моя третья – дай бог терпенье её новому мужу – вообще меня как только не называла! Вспомнить неловко. Да, так-то вот. Творческих людей не понимают. Не во всём я с Лерой согласный, мне ваши семейные дела неведомы, но от себя тоже скажу: не раскрыл ты талант свой, теперь уж, можно сказать, загубил. А одарён ты необычайно – с тебя и спрос большой.
– Да какой там талант! – с горечью сказал я. – Был бы талант, так легко бы из жизни не выкинули! Глупо всё… Есть же какие-то испытания? Пусть бы я через какую-нибудь страшную болезнь прошёл. Да мало ли!..
– Сам в толк не возьму. Знаю, вроде и старался ты, и худого сторонился. По всем статьям ангелы и архангелы для тебя расстараться должны, а оно наоборот вышло. Вишь, как… Смахнули с подмостков, как сор ненужный, выдернули, как сорняк, – даже мне обидно и непонятно. Эх, несправедливо жизнь устроена. Видать, талант без подсобы свыше не раскроется. А как тебе помогать, когда ты не в ту сторону пошёл? Когда рядом с тобой чужие люди со своими планами? Судьба к тебе и подступиться не могла. Потом, знать махнула рукой – да и в сердцах…
Понурился я совсем и спрашиваю:
– Куда же мне теперь идти? Дальше-то как?..
Лев Сергеевич ответил не сразу.
– Теперь уже никуда не пойдёшь… – вздохнул он. – Ты теперь в театре жительствовать будешь. А что такого? Знавал я одного актёра, так он лет двадцать после смерти в литерной ложе ночевал… Бутафорской еды тоже вдоволь… Глядишь, из декораций какая-нибудь постель выкинется…
– То есть как это? – опешил я. – Ну ладно, семьи и квартиры у меня нет, жизни тоже – ничего, но неужели нельзя мне какую-нибудь халупу найти? Что, целую вечность в театре призраком околачиваться? Даже в ад не примут?
Лев Сергеевич опять вздохнул и покачал своей большой лохматой головой.
– Эх, привык жизненно мыслить. Нельзя тебе из театра выходить. Положение твоё… Да ты и сам не сможешь.
– Как это не смогу?
– Как, как… Тебе оставили маленький кусочек твоей прошлой жизни, а всего остального для тебя не существует…
– Как это не существует? Но хоть что-то есть?
– Есть, Ваня, много чего есть, ты даже не представляешь, сколь всего. И всё не так, как люди про загробную жизнь придумали. Ладно, потом и для тебя всё прояснится. Когда душой себя почувствуешь, все знания к тебе вернутся. А покуда не оперился, вход тебе в настоящий мир закрыт.
Немного отлегло, но всё равно хоть бы какое-то прояснение.
– Как же так, – чувствуя себя полным кретином, вопрошал я, – ведь после жизни человек должен к Богу прийти, почему же я здесь оказался? Что же я такого сделал?
