— А позвонить домой и сказать, что у подружки пропадает билет, слабо?
— Мне действительно нужно домой, — проговорила я медленно для собственного мозга, чтобы тот прекратил паниковать.
Бояться нечего. Меня не удержат тут силой, меня силой пошлют домой. У всех на виду. Сейчас этот Глеб просто играет в порядочного.
— Ты не любишь Мопассана?
— Что? Ги де Мопассан? При чем тут вообще он?
Мне чуть реально не поплохело от мысли, что дар ясновидящего поведал Глебу про мой несчастный диплом библиотекаря…
— Я про спектакль… — Глеб с приклеившейся к зубам улыбкой махнул в сторону плаката.
— Это Флобера… Роман… На афише стоит имя… — добавила покраснев, чтобы Глеб ненароком не подумал, что я над ним издеваюсь.
Он улыбнулся ещё шире. Смущенно? Да сейчас!
— Пытался закосить под умного. Не буду врать, что читал.
— Я читала, так что не буду врать, что умираю посмотреть спектакль.
— А придётся.
Глеб, пока я говорила, вытащил из кармана Айфон и сейчас сунул мне под нос.
— Звони папе. Говори, что два билета пропадают. Я один не пойду. Только с девушкой.
Сердце сжалось. На секунду.
— А если бы ты меня не узнал?
— Ну и черт тогда с билетами. Потерял бы куда больше трёх штук. Вот честное слово… Я так думаю… Уверен. Позвони папе. Скажи, что у тебя культурный вечер. Обещаю, что все будет очень культурно.
Его руки спрятались в карманы пальто, но я продолжала чувствовать их прикосновение на своих. С большим трудом вызывала папин номер обуглившимися пальцами, готовая с секунды на секунду полностью осыпаться пеплом на начищенные ботинки Глеба. Виной тому его испепеляющий взгляд. Как же быстро из добрых карие глаза становятся злыми. Или все же просто внимательными? Это мои чувства обострились до предела, и этот красавчик-мужчина не может не видеть, какая я стою перед ним растерянная и закомплексованная. Смотрит, чтобы решить, нужна я ему такая или нет.
Ведь говорила ж себе, что вскину голову, улыбнусь, как у стоматолога на приёме, и скажу «Ну, чё, привет, что ли?» И ещё каблуком просверлю в асфальте дырку, чтобы продемонстрировать кругленькую коленку… А этот взглядом просверлил дыру у меня в голове, чтобы последние мозги на асфальт вытекли… И вот говорю «привет» совсем не ему. Папа не мычит, просто там дома кивает. Выслушал и сбросил звонок. Не помирились. Решил, что я просто не хочу домой. К нему.
И то правда. А этот смотрит — оценивает каждое мое слово, каждый вздох. Конечно, он же предлагает мне вот так врать папе каждый божий вечер…
— Ну вот, а ты боялась…
Ага, и так снисходительно кивнул. Вот, девочка, ври получше и почаще… Изворачивайся, раз тебе честным путём секса не получить. Не смотреть ему в лицо я не могла, и мы не стояли настолько близко друг к другу, чтобы губы не попадали в поле моего расфокусировавшегося зрения. Они расплылись в улыбке, довольной, кошачьей… Верхняя губа почти незаметна, зато нижняя, как и массивный подбородок тянет все лицо вниз, и меня — в бездну. Отчего мне не перестать думать о поцелуях? Возможных. Неизбежных. Ради которых, черт возьми, я и пришла… Высокие чувства мне никто не обещал. Вот и спектакль судьба подкинула о самых что ни на есть низменных.
— Я не уверена, что тебе понравится спектакль, — проговорила я, пытаясь утянуть пальцы обратно.
Нет, они сошлись в рукопожатии — сильном, так что не будь ладонь уже влажная, Глеб выжил бы сок даже из камня.
— Не понравится происходящее на сцене, буду смотреть на тебя. Это же не воспрещается после третьего звонка. Только в зал входить. Давай поторопимся, чтобы гардеробщицу лишний раз не расстраивать.
