Она снова поднялась, опираясь о теплую, дышащую стену. Ноги дрожали, но держали. Ее ночная рубашка, некогда светло-голубая, теперь была пропитана бурыми и зеленоватыми пятнами, тяжелой и холодной от влаги. Она подошла к тому месту, где стены сходились, образуя нечто вроде арки, более темной, чем остальное пространство. Вход? Или просто складка в гигантской плоти?
За аркой был не выход, а туннель. Узкий, извилистый, уходящий вглубь. Его стены были такими же – темно-бордовыми, живыми, пульсирующими. Но здесь было больше… деталей. Поверхность была не гладкой, а ребристой, словно выстланной гигантскими, сплющенными сухожилиями, переплетенными в причудливый узор. Между ними просвечивали толстые, похожие на кабели тяжи темно-синего или черного цвета, иногда мерцавшие изнутри тусклым багровым светом, как перегревшийся провод. Биолюминесцентные наросты здесь были реже, их призрачное сияние боролось с густыми тенями, отчего туннель казался еще более зловещим и глубоким. Воздух был еще гуще, насыщеннее теми же запахами – медью, озоном, гнилью, но с добавлением чего-то нового, острого, почти химического, как запах пережженной изоляции.
Агата сделала шаг внутрь. Пол здесь был не просто скользким; он был покрыт тонкой сетью похожих на корни нитей, которые цеплялись за ее босые ноги. Каждый шаг требовал усилия. Туннель ветвился почти сразу. Одно ответвление шло вниз, под крутым углом, другое – вверх, третье – плавно заворачивало вправо. Выбора не было. Она пошла прямо, наощупь скользя рукой по ребристой, теплой поверхности стены. Текстура под пальцами была отвратительной – одновременно живой и искусственной. Биомеханика, – пронеслось в голове. Слово из научно-фантастических романов, которые она иногда брала из любопытства. Но здесь это было реальностью. Ужасающей, осязаемой реальностью.
Туннель петлял, сужался, расширялся, иногда открываясь в крошечные ниши или тупики. И везде – в стенах, в полу, иногда даже свисая с потолка – были экспонаты. Не такие, как ее Сосед. Эти были… законсервированы. Встроены, вмурованы, заключены в прозрачную или полупрозрачную субстанцию, напоминающую янтарь, но явно органического происхождения – то ли смола, то ли затвердевшая слизь, то ли какая-то биокристаллическая матрица. И внутри…
Агата замерла перед одним таким «панно». Внутри мутноватой, желтоватой массы был четко виден фрагмент существа. Не целое, а именно фрагмент. Конечность, покрытая чешуей, переливающейся, как нефть, с когтями из черного стекла. Она была отсечена с хирургической точностью, словно образец для учебника анатомии, только учебник этот был написан безумцем. Рядом – огромный, сложный глаз, размером с ее кулак, с множеством линз, застывший в вечном, немом удивлении. Дальше – крыло кожистое, как у летучей мыши, но с прожилками светящегося синего, теперь потухшего. И еще, и еще… Клыки невероятных размеров, спиралевидные раковины с шипами, куски хитинового панциря с непостижимыми узорами, пучки щупалец, застывших в последнем судорожном движении.
Это был не склад трофеев. Это была коллекция. Систематическая, холодная, бесстрастная. Коллекция жизни. Собранной отовсюду. Вырванной из контекста миров и застывшей в этом вечном, жутком памятнике. Агата почувствовала, как по спине пробежал ледяной пот. Она не просто в ловушке. Она в гигантской, живой витрине. И скоро ее, или ее часть, тоже встроят в эту стену.
