– Ты знаешь эти места, – наконец произнес князь. Это был не вопрос, это было утверждение, которое требовало подтверждения.
– Я там вырос, великий князь, – ровно, не повышая голоса, ответил Радомир. Его голос не дрогнул, страх и волнение были загнаны глубоко внутрь, скованы волей. – Я знаю там каждую тропу, что ведет к реке, и каждый овраг в лесу. Я знаю людей, что там живут. – Он на мгновение запнулся, и слова вышли с горечью. – Или… жили.
Это последнее слово повисло в воздухе. И на миг в сознании Радомира яркой вспышкой мелькнул образ. Не окровавленные тела, не уродливые знаки. А смеющаяся девочка с растрепанными волосами цвета спелой пшеницы, бросающая в быструю речную воду венок из васильков. Зоряна. Воспоминание было таким живым, солнечным и теплым, что от контраста с рассказом гонца и леденящей атмосферой гридницы внутри у Радомира все оборвалось. В этот момент княжеское поручение перестало быть просто приказом. Оно стало его собственной войной.
Владимир коротко, резко кивнул, словно отсекая невидимую нить сомнений. Решение было принято.
– Хорошо. Ты поведешь отряд. – Он окинул взглядом притихший зал, словно мысленно считая своих людей. – Многих я дать не могу. На западе ятвяги беспокоят, на юге печенеги снова подходят к степным рубежам. Каждый меч на счету. Но в людях и оружии, что тебе понадобятся, отказа не будет. Выбери тех, кому веришь, как самому себе. Твоя задача – дойти до Перелесья. Узнать, что там за мор. Разбойники ли это, что прикрываются чертовщиной, колдуны ли, что забыли страх, или впрямь нечисть из болот полезла – мне все едино. – Голос князя стал жестче, каждое слово звучало как удар молота по наковальне. – Ты должен положить этому конец. Огнем, мечом – как сочтешь нужным. С этого часа в той земле твое слово будет моим словом.
С этими словами князь Владимир снял со своего пальца небольшой, но массивный серебряный перстень-печатку. На плоской поверхности был глубоко выгравирован княжеский знак – трезубец. Этот перстень был весомее золота, сильнее любого приказа. Это был символ безграничного доверия и власти. Он протянул его Радомиру.
– Это знак моей воли. Покажи его любому моему тиуну или старосте на той земле, и они дадут тебе людей, еду и кров без лишних вопросов. А теперь иди. Собирай людей и готовься. Выступаете с рассветом. – Князь на миг запнулся, и в его взгляде мелькнула тень той самой двойственности, что витала над всем Киевом. – И да поможет тебе… Бог.
Какого именно Бога он имел в виду – нового, греческого, или старого, лесного, – осталось неясным.
Радомир шагнул вперед, чувствуя, как все взгляды следуют за ним. Он принял из тяжелой руки князя холодный, увесистый перстень. Металл обжег кожу, и Радомир ощутил не только холод серебра, но и всю тяжесть возложенной на него ответственности. Он молча склонил голову.
– Будет исполнено, княже.
Он не стал больше ничего говорить. Пустые слова были не нужны. Развернувшись, он пошел к выходу, его шаги гулко отдавались в тишине. За его спиной снова медленно зарождался гул голосов – дружинники и бояре принялись обсуждать неслыханное – простой гридь, отправленный с княжеским поручением. Но Радомир уже не слышал их. Он шел сквозь гул и тени, как сквозь туман, и перед его глазами стояла лишь одна, предельно ясная цель. Он должен был собрать свой отряд.
