– Ага. Наследница. – Он поставил кружку. – Бернар. Чем могу?
– Можно кофе? И… бутерброд?
– Кофе – да. Бутерброд – хлеб с маслом или с сыром. Колбасы нет. Мясо – по средам.
Пока Бернар готовил кофе в старой эспрессо-машине, Эмили села у окна. В кафе, кроме них, никого не было. Тишина давила.
– Деревня кажется очень… тихой, – рискнула она заговорить.
– Так и есть, – отозвался Бернар, не оборачиваясь. – Люди работают. Или дома. Любят покой.
– ЛеКлеры говорили то же самое.
Бернар слегка замер, потом резко повернулся, поставив перед ней чашку с черным кофе и тарелку с толстым ломтем хлеба и куском желтого сыра.
– ЛеКлеры – уважаемая семья. Глава общины, можно сказать. – Он вытер руки о фартук. – Слушайте их совет. Особенно Пьера. Он знает, что к чему. В Сен-Нуар. И в доме вашем.
– Что он знает? – спросила Эмили, пряча дрожь в голосе. – Что не так с домом?
Бернар нахмурился.
– Старый дом. Как и все тут. Стены помнят многое. Не все хорошее. – Он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. – Держитесь подальше от подвала. И от леса за домом по ночам. Особенно когда луна полная. Ветер тогда воет… странно.
Он отказался от дальнейших расспросов, сославшись на дела. Эмили допила горький кофе, съела хлеб с сыром (вкус был нормальным, но есть все равно было страшно) и вышла. Она почувствовала себя еще более потерянной. Предостережения о подвале и лесе звучали как эхо слов ЛеКлеров. И этот Бернар явно чего-то боялся. Или был с ними заодно?
На обратном пути, проходя мимо церкви, она заметила старика. Он сидел на каменной скамейке у стены, завернутый в потертое пальто, несмотря на прохладу. В руках он сжимал бутылку в коричневом бумажном пакете. Его лицо, покрытое глубокими морщинами и щетиной, было землистого цвета, глаза мутные, но когда они упали на Эмили, в них вспыхнул странный, лихорадочный блеск. Он что-то забормотал себе под нос, потом помахал ей грязной рукой.
Эмили хотела пройти мимо, но что-то остановило ее. Отчаяние? Жажда хоть какого-то честного слова?
– Бонжур, – сказала она осторожно.
Старик захохотал. Хрипло, неприятно. Потом резко замолк и наклонился вперед, его запах – дешевого вина, немытого тела и чего-то больного – ударил в нос.
– Tu es venue… Ты пришла… – прошипел он. Голос был хриплым, слюнявым. – Comme les autres… Как другие… Глупая пташка в паутину. – Он ткнул грязным пальцем в сторону «Ла Гранж Нуар». – Ils savent. Они знают. Ils regardent. Они смотрят. Toujours. Всегда.
Эмили почувствовала, как холодеет кровь.
– Кто знает? Кто смотрит? ЛеКлеры?
Старик снова захохотал, захлебываясь.
– Tous! Все! La terre… les pierres… les arbres… Земля… камни… деревья… И Lui. Он. Celui qui Attend. Тот, Кто Ждет. Sous la maison… Dans le bois… Под домом… В лесу… – Он вдруг вскочил, его глаза расширились от ужаса. Он огляделся по сторонам, словно боясь, что его услышали. – Fuis! Беги! Tant qu’il est temps! Пока не поздно! Avant que la lune… Прежде чем луна… – Он не договорил, схватил свою бутылку и, бормоча что-то невнятное, заковылял прочь, скрывшись за углом церкви.
Эмили стояла как вкопанная. Сердце бешено колотилось. Тот, Кто Ждет. Под домом. В лесу. И этот панический ужас старика… Он был настоящим. Непритворным. Это не было паранойей сумасшедшего алкоголика. Он боялся. И знал что-то.
Она поспешила обратно к дому, чувствуя, как спину пронизывают десятки невидимых взглядов из-за закрытых ставень. Они смотрят. Всегда.
