Читать онлайн Гастон Д'Эрелль - Гроза над Волховом

Холодный, сырой ветер с Ильменя гнал по воде серые, рваные волны, шумя в тростниках и завывая в ветвях вековых сосен, что стеной стояли вдоль берега. Воздух был напоен запахом воды, рыбы и гниющих водорослей. Над озером, огромным и неспокойным, низко висели свинцовые тучи, обещая скорый дождь или, быть может, нечто худшее. Добрыня, молодой огнищанин из новгородского конца Неревского, стоял на небольшом мыске, вглядываясь в белесую даль. На его левой руке, защищенной толстой кожаной рукавицей, сидел гордый кречет по имени Гром. Птица нервно поводила головой, ее острый взгляд пронзал мутный воздух.

«Что, Гром, чуешь?» – тихо спросил Добрыня, поглаживая птицу по спине. Кречет лишь щелкнул клювом, его когти чуть сильнее впились в рукавицу. Чувствовал. И Добрыня чувствовал. Не просто приближение ненастья. Что-то тяжелое, чуждое висело в воздухе, как запах грозы перед ударом молнии, но без ожидания очищения. Тревога. Как перед битвой, когда еще не видишь врага, но кожей ощущаешь его взгляд.

Он приехал сюда с небольшой дружиной – всего пятеро верных парней, таких же молодых и жаждущих славы, как он сам. Охота была предлогом. Настоящая причина – слухи. Странные, тревожные слухи с севера, из Ладоги-на-Волхове. Шептались, что торговые пути перерезаны, что с моря пришли неведомые суда, быстрее ветра и чернее ночи, что старый посадник Ладоги замолчал, не присылая вестей. Князь Александр, недавно призванный новгородским вечем на стол, отмахивался, называя это страхами купцов, чьи караваны задержались. Но бояре «золотые пояса», во главе с посадником Мироном, шептались в углах, их лица были озабочены. Тысяцкий Ратибор, напротив, рвался послать разведку, громогласно твердя о варяжской угрозе у самых ворот республики.

Добрыня выбрал разведку под видом охоты. Его род, хоть и не самый знатный, вел свою линию от древних хранителей дубрав Перуновых, и связь с землей, с лесом, с водой была у него в крови. Здесь, у Ильменя, эта связь кричала об опасности.

«Боярин!» – окликнул его Селиверст, коренастый дружинник с лицом, обветренным балтийскими ветрами. Он указывал рукой на север, туда, где Волхов вытекал из озера. «Дымок. Или туман? Странный какой-то…»

Добрыня прикрыл глаза от налетевшего порыва ветра. Да, на севере, над устьем Волхова, клубилось что-то молочно-белое, неестественно густое и быстро растущее. Оно не рассеивалось ветром, а, казалось, плыло против него, ползло по воде, застилая берега.

«Не туман, Селивестр», – прошептал Добрыня, сердце сжалось ледяным предчувствием. «Это чад недобрый. Собирай людей. Седлать коней!»

Но было уже поздно. Из серой пелены, как призрак из мира Нави, выплыл корабль.

Он был огромен. Длинный, изгнутый, как клык мертвого зверя, драккар. Но не из знакомого дуба или ясеня. Его бока, черные и влажно блестящие, словно были выкованы из осколков ночи и льда. Паруса не было видно – лишь клубящийся вокруг мачты тот же ледяной туман. На носу возвышалась голова дракона, но не резная, деревянная, а словно вылепленная из настоящего, синеватого льда, с глазами из горящих углей. По бортам мерцали щиты – не раскрашенные, а покрытые инеем, сквозь который просвечивали странные, зловещие руны. Корабль двигался бесшумно, рассекая воду без всплеска весел, будто скользил по зеркалу. От него веяло невыразимым холодом и древним, мертвящим злом.

«Чертовщина!» – выдохнул юный Лука, крестясь двумя перстами, но рука его дрожала. Остальные дружинники в ужасе замерли, кони беспокойно заржали и забили копытами.

Добрыня резко сорвал с руки рукавицу. «Гром, вольная птица! Лети!» Он подбросил кречета вверх. Птица взмыла с пронзительным клекотом, рванувшись не в сторону леса, а прямо навстречу чудовищному кораблю, как бы вызывая его.

С палубы драккара раздался скрежещущий, нечеловеческий голос. Он произнес одно слово на незнакомом, колючем наречии, полное власти и мороза. И туман вокруг корабля сгустился, превратившись в десятки острых, кристально-ледяных стрел. Они взмыли в воздух с шипением рассекаемого холода и помчались к кречету.

«Нет!» – закричал Добрыня, но было поздно. Ледяные шипы пронзили гордую птицу на лету. Гром не издал ни звука, лишь рассыпался в облачко алого инея, исчезнув бесследно. Клочья перьев, покрытые ледяной коркой, медленно поплыли к земле.

Ярость, горячая и слепая, ударила Добрыне в виски. Его Гром! Его верный друг, гордость, дар князя! «Суки! Морозные выродки!» – заревел он, хватая лук. Дружинники, видя гибель птицы и ярость предводителя, тоже пришли в себя. Стрелы с костяными наконечниками засвистели в сторону корабля. Но они либо вязли в клубящемся тумане, не долетая до черного борта, либо со звоном отскакивали от ледяных щитов, не оставляя и царапины.

На носу драккара, рядом с ледяной головой дракона, появилась фигура. Высокая, тощая, закутанная в плащ из шкур белого медведя, отороченный синим льдом. Его лицо скрывал шлем с длинными, изогнутыми, как у чудовищного насекомого, рогами из того же синего льда. В руках он держал посох, увенчанный огромным, мерцающим холодным светом кристаллом. Это был он – Хеймдалль Черный, ледяной маг варягов, правая рука конунга Хрольфа Песни Тьмы.

Он поднял посох. Кристалл вспыхнул ослепительно-синим. Воздух вокруг мыска с дружиной Добрыни резко похолодел. Вода у берега замерзла с треском, тростник покрылся толстой ледяной коркой. Земля под ногами людей и копытами коней побелела, покрываясь инеем. Дыхание стало вырываться клубами пара, одежда намертво примерзала к коже.

«В атаку! Руби эту нечисть!» – заорал Добрыня, выхватывая меч. Он знал – стрелы бессильны. Остался только меч и отчаянная храбрость. Пятерка всадников ринулась по узкой тропе вдоль берега, надеясь добраться до корабля, стоявшего теперь в нескольких десятках саженей от суши. Ледяной маг лишь усмехнулся под шлемом. Звука не было, но Добрыня почувствовал эту усмешку кожей, как прикосновение могильного холода.

Хеймдалль Черный стукнул посохом о палубу. Кристалл вспыхнул снова. Из тумана у бортов драккара вышли… воины. Но не живые. Фигуры в ржавых кольчугах, с обломками мечей и щитов, с пустыми глазницами, в которых горел тот же синий, мертвый огонь, что и в глазах ледяного дракона. Навии. Духи павших, поднятые ледяной некромантией варяга. Они шли по воде, вернее, вода замерзала под их ступающими ногами, образуя ледяные мостки. Их было с десяток. Шли молча, не спеша, излучая запах тлена и вечной мерзлоты.

«Чур их! Чур!» – закричал Лука, отчаянно крестясь, но навии не исчезали. Они приближались.

Первая схватка была короткой и ужасной. Конь Селивестра поскользнулся на ледяной корке, всадник рухнул. Прежде чем он поднялся, двое навий были уже рядом. Их ржавые мечи двинулись с неестественной, зловещей быстротой. Селивестр заслонился щитом, но ледяное дыхание, исходившее от мертвецов, сковало его движения. Щит треснул от удара, словно стекло. Второй удар вонзился в плечо. Крови не было – рана моментально покрылась инеем, кожа побелела, мышцы окоченели. Селивест вскрикнул, но крик превратился в хрип. Он упал, и навии навалились на него, их синие глазницы пылали холодным огнем.

«Селя!» – заревел Добрыня, пытаясь пробиться к другу, но его коня окружили другие тени. Его меч с глухим стуком ударил по кольчуге навия. Металл звенел, но не поддавался. Мертвец даже не дрогнул. Его ледяная хватка схватила ногу Добрыни. Лютый холод пронзил тело, боль ударила в мозг. Добрыня застонал, пытаясь вырваться. Рядом пал еще один дружинник, пронзенный ржавой пикой, превращающийся в ледяную статую в момент смерти. Лука, отчаянно рубившийся, был сбит с коня ударом щита навия и тут же растоптан.

Отчаяние, горшее страха, сжало горло Добрыни. Они гибли как мухи! Бесславно, на пустынном берегу, против мертвецов и колдовства! Ярость сменилась ледяным ужасом безысходности. Он видел, как Хеймдалль Черный наблюдал за бойней, его посох был поднят для нового заклинания. Туман сгущался, готовый поглотить последних живых.

«Нет!» – вырвалось у Добрыни не столько крик, сколько стон, обращенный не к небесам, а в самую глубь земли, в древнюю память крови. К тому, что спало в его роду, но теперь требовало пробуждения. «Не дай! Не дай им!»

И небо ответило.

Над ледяным драккаром, над клубящимся туманом, над гибнущей дружиной – небо разверзлось. Не просто гром – это был оглушительный РЕВ, сотрясший землю и воду, разорвавший саму ткань мира. Слепящая бело-голубая молния, толще векового дуба, ударила не в корабль, не в мага, а прямо в поднятый меч Добрыни.

Удар был подобен взрыву солнца в руке. Добрыня не почувствовал боли – лишь всепоглощающую, яростную СИЛУ, хлынувшую в него через меч, как раскаленная сталь в форму. Его тело содрогалось, кости трещали, волосы встали дыбом, искрясь голубыми огоньками. Он закричал, но крик его слился с грохотом грома, превратившись в нечеловеческий вопль ярости и мощи. Молния била через него, заземляясь в землю, раскалывая лед, испепеляя ближайших навий. Мертвецы с синими огнями в глазах просто рассыпались в пыль и пар под этим священным гневом.

Хеймдалль Черный отпрянул назад, его посох дрогнул, кристалл на мгновение померк. На его ледяном шлеме появилась трещина. Он издал шипящий звук, полный ярости и… изумления. Туман вокруг драккара заколебался, стал редеть.

Сила, наполнявшая Добрыню, была невероятной. Он чувствовал, как бьется его сердце – не кровью, а чистой энергией грозы. Он видел все вокруг с невероятной четкостью – каждую щербинку на льду, каждую трещинку на черном борту корабля, каждую искру на своем собственном мече, который теперь пылал голубым пламенем, не плавя стали. Он поднял меч, намереваясь броситься вперед, разрубить этот проклятый корабль пополам…

Но сила так же внезапно отхлынула, как и пришла. Оставив за собой страшную опустошенность. Словно вывернули наизнанку. Колени подкосились, меч выпал из ослабевшей руки, шипя и дымясь на ледяной корке. Добрыня рухнул на колени, судорожно хватая ртом ледяной воздух. Перед глазами плясали черные и голубые пятна. Он чувствовал, как каждое биение сердца отдается огненной болью в руке, державшей меч.

Он поднял руку. Ладонь была обожжена. Но это был не простой ожог. На коже, четко и ярко, будто выжженное раскаленным железом, светился странный знак. Две молнии, перекрещенные под острым углом, с кругом в месте их схождения. Перуница. Знак Громовержца.

В ушах, поверх звона от грома, прокатился Голос. Не звук, а само колебание грома, переданное в сознание, как удар в колокол души. Глухой, древний, не терпящий возражений:

«БЕГИ В ГРАД, СЫН ГРОЗЫ! ТЬМА СТУЧИТ В ВОРОТА!»

Добрыня в ужасе оглянулся. Драккар, окутанный теперь лишь дымкой, отступал обратно в серую пелену над Волховом. Хеймдалль Черный стоял на носу, его шлем с ледяными рогами был повернут прямо к нему, Добрыне. Даже на расстоянии Добрыня почувствовал ледяной шквал ненависти и… жадного интереса. На берегу лежали тела его дружинников, покрытые инеем, странно сморщенные, как будто из них высосали всю жизнь и влагу. Только он один остался жив. Чудом. Нет, не чудом. Волей… чего-то.

Голос в голове пророкотал снова, настойчивее, требовательнее:

«БЕГИ!»

И Добрыня побежал. Сорвался с места, не думая о мертвых друзьях, не думая о брошенном коне, который лежал на боку, окоченевший. Он бежал вдоль берега Ильменя, к югу, туда, где за лесами и холмами стоял Великий Новгород. Его ноги подкашивались, рука с пылающим знаком горела огнем, дыхание рвалось из груди хрипами. Адреналин, смешанный с остатками божественной силы и леденящим ужасом, гнал его вперед.