Террор. Демоны Французской революции - страница 10

. При таком состоянии культурной среды, восходящем к далекому прошлому, не приходится удивляться тому, что разнообразие значений этого слова еще присутствует в первые годы Революции, прежде чем постепенно начнет преобладать его политический смысл. Более того, если рассматривать только 1792–1794 годы, считающиеся вот уже более двух столетий хронологическими рамками Террора, то придется констатировать продолжающееся сосуществование разных его смыслов, даже при преобладании политического.

Осенью 1792 года в письме, приведенном в газете Le Moniteur, говорится о вступлении французских войск в Бельгию после победы в сражении при Жемаппе (6 ноября): «Дюмурье стоит у ворот Брюсселя. Ужас опережает победоносные армии республики. Деспоты и их трусливые лакеи обращены в бегство»[47]. В первые месяцы Вандейского восстания 1793 года слово «ужас» все еще часто употребляется в его военном, а не политическом значении, что доказывают две новости из той же газеты за 2 июля. В одной гонец с северного фронта доносит, что «победа французов при Арлоне посеяла в окрестностях такой ужас, что лодочники Трира получили приказ не отходить от своих лодок, чтобы увезти как можно дальше содержимое складов»[48]. В другой новости (письме генерала Вестерманна) сообщается, что «страшный пример Амайу и замка Лескюра посеял ужас среди растерянных жителей». Амайу – населенный пункт, откуда войска Вестерманна выбили восставших «вандейцев», устроив пожары и перебив многих жителей, а сам генерал грозил, что любую деревню, помогающую восставшим или поставляющую им новобранцев, постигнет та же участь. В тот же день он спалил замок Клиссон – резиденцию Лескюра, одного из предводителей «вандейцев».

Само по себе использование «террора» как будто не вызывает здесь сомнений, а сходство между двумя событиями на разных фронтах, внешнем и внутреннем, указывает на применение самого этого слова в его военном значении. При этом сам факт, что наглядный урок Вестерманна ударил как по вооруженным восставшим, так и по гражданским людям, свидетельствует о присущих гражданской войне ужасах[49]. Более того, это военное значение слова долго не будет уходить в тень, много примеров чему дают как дебаты в Конвенте, так и материалы прессы. Приведем некоторые. 16 мессидора II года (4 июля 1794 года), приблизительно за три недели до 9 термидора, в середине того месяца, когда в Париже гильотинировали больше всего людей, Барер явно употребляет это слово в военном, а не в политическом значении, хотя отдает должное модной тогда политической риторике, упоминая «порядок дня»: «Ужас и бегство – в порядке дня для подлых толп; французские войска не могут преследовать спасающегося имперского орла, а земли Бельгии не так обширны и не имеют достаточно крепостей, которые могли бы защитить союзников по коалиции или, скорее, скрыть их бегство <…> Хищники королевской коалиции устроили в Остенде свой набитый оружием склад, богатый арсенал тиранов, адскую опору лондонского двора, но и он узнает, что такое страх, как узнали это его подручные <…> Ужас и разочарование – вот порядок дня для рабов»[50].

Выражение «панический ужас» (terreur panique) присутствует во множестве писем, речей и иных текстов, в них оно описывает состояние обращенных в беспорядочное бегство войск, подразумевая внезапный страх под воздействием обоснованных или необоснованных слухов, что множатся в городах и деревнях как во время Великого страха в июле–августе 1789 года, так и в связи с неудачным бегством короля в Варенн в июне 1793 года