– Нет. И помощь мне нужна здесь.
– Пф, – фыркает Роб с нотками превосходства, – плох тот рыбак, что не имеет свои собственные сети, коими он может ловить рыбку в разных мутных водах. У меня есть всё. Как в Греции. Поэтому жалуйся.
И я вкратце излагаю свою проблему. Так сухо, насколько могу.
– М-м-м-н-н-н… – мычит Инденберг, и я понимаю: завертелись шарики с роликами в его гениальной башке. – Во-первых, надеюсь, ты один?
– Если в доме, то не совсем. Если в комнате, то да. И это абсолютно чистый канал.
– Чего нельзя сказать об особе, которую ты опекаешь, и за которую вписался на всё это грёбаное дерьмо. Этот запах я тоже очень тонко чувствую. Но тебе повезло. У меня везде люди – раз, у меня есть гениальнейший мальчик – два. Скинешь адрес, завтра он будет у вас, займётся мудаком, что детей забрал. Сегодня к вам придёт человечек, пощупает твою девочку и проведёт дезинсекцию. И сам этого пухлогубого купидона не лови, не нужно, тем более, что вы там засветились, в том гадюшнике. Для этого есть специально обученные бойцы. Выследят – возьмут – прижмёшь. Но хочешь экспертное мнение?
– Не хочу, – Роберт всегда говорит много, но по делу, однако от его умения молниеносно плести паутину-удавку начинает болеть голова. Он нагнетает, даже если говорит чистую правду.
– Не хочешь, а придётся выслушать, – я так и знал, что его не остановить. – Дело ваше непростое, мягко говоря. Деталей уловить на расстоянии не могу, однако интуиция меня редко подводит. Но тем интереснее распутать клубок. Мы берёмся за это дело.
– Именно на это я и надеялся, – перевожу дух, понимая, что в одиночку практически невозможно искать несколько иголок в огромном городе-миллионнике.
Я сбрасываю адрес и наконец-то жму на «отбой». После беседы с Инденбергом ощущение, будто по всему телу, а особенно по мозгам, проехался трактор. Но я не в обиде: лучше этого проныры никто не справится с кучей задач, которые нам нужно решить в краткие две недели.
Лада моет посуду. С каким-то энтузиастским остервенением. Я её понимаю: в моменты, когда не можешь справиться с эмоциями, находишь некое утешение в подобии действий.
– Я скоро вернусь, – повторяю, чтобы вбить ей эту истину в голову. Я всё ещё побаиваюсь, что она, как только за мной закроется дверь, рванёт куда-нибудь. – Я ненадолго.
Она поднимает на меня глаза, и столько там тёмной тоски, что сердце захлёбывается от её боли и отчаяния.
«Не надо, – хочется сказать и успокоить, – я ведь и так сделаю для тебя и детей всё. Я принимаю тебя полностью, как есть. Со всем твоим прошлым и настоящим. И очень надеюсь, что есть для меня место в нашем общем будущем».
Но пока я не могу произнести этих слов вслух. Не время. Не сейчас, когда она сосредоточена на том, что для неё гораздо важнее меня. И, может, поэтому я точно знаю: сделаю всё, чтобы найти Веру и Ваню, её идиота-мужа и какого-то пухлогубого Осю. Мир переверну. Совершу невозможное.
У меня появился в жизни смысл, есть цель, к которой я стремлюсь. Я перестал болтаться, как говно в проруби. А позже, когда я убью всех драконов, надеюсь, она примет меня как воина, что вернулся с войны, запылённый, усталый, домой. К ней.
– Я буду ждать, – говорит мне Лада, и от этого ещё больше чувствую себя всемогущим непобедимым варваром, диким Кинг-Конгом, что бьёт себя в грудь и рёвом вспарывает пространство.
Вместо этого я целую её осторожно в щёку и подмигиваю, ободряя.
